Рандеву. Борис Ильичев
моет лес, чтобы, в снега одеты,
не мёрзли по ночам деревья за окном.
Зима засыплет всё своею зимней пудрой
и охранять дома расставит снежных баб,
и, проучившись год, я, может, стану мудрой,
хоть не такой большой, как баобаб…
Такой большой, как он, я вырасту нескоро,
а может, быть такой не захочу я стать —
где я, где баобаб? – представьте, вот умора! —
наверно, лучше мне как можно больше знать.
Я вырасту большой, быть может, и не скоро,
но постараюсь я скорее большою стать.
Пока же я хочу понять, в чём смысл спора,
но жаль, что не сейчас. Сейчас пора мне спать.
«Я помню, в брюхе самолёта…»
Я помню, в брюхе самолёта,
помятом прошлою войной,
с сестрою я и два пилота
тряслись меж небом и землёй.
И в цинк запаянный груз 200
миры делил: её и мой.
Как будто в нём благие вести,
как будто он спешил домой.
У страха круглые глаза,
а у печали смотрят грустно.
Метала молнии гроза,
но в наших душах было пусто.
И старый грузовой десантник
как будто бы к своей звезде
летел сквозь тучи, как на праздник,
везя того, кто был Нигде.
«Ночь. Бумагу тусклый свет…»
Ночь. Бумагу тусклый свет
экрана слабо освещает,
и Мнемозина сообщает
тебе о том, чего уж нет.
Кружатся мысли вереницей,
и на мерцающий экран
текут страница за страницей,
так подтекает старый кран…
Здесь в лабиринтах старых стен
мышь догрызает тишь ночную,
здесь сладок запах поцелуя,
и грудь щемит осенний тлен…
Не помню, на какой странице
стук капель переходит в звон;
октябрь стучит по черепице,
и бденье переходит в сон.
«А, впрочем, сколько ни тверди…»
А, впрочем, сколько ни тверди
про смысл откровений свыше,
всё чаще мучит боль в груди,
и на душе скребутся мыши.
Как скорбен долгий труд зимы —
сон летаргический природы.
Столбами поднимать дым
И упирать их в неба своды.
И нити лампочек в сто ватт
греть, чтобы они не остывали,
и ночи целые подряд
невидимых гостей встречали.
Средь них любовник прописной,
замков надёжных открыватель,
и бомж, замёрзший и больной,
и безутешный воздыхатель.
И я по лестнице крутой
Спешу наверх, к седьмому небу,
Куда спешил когда-то к той,
Которой, впрочем, нужен не был.
«Дом опустел, и призраков шаги…»
Дом опустел, и призраков шаги
затихли в комнатах его и коридорах,
мышиная возня затихла в норах,
и ночью