Каверна. Тенгиз Maржохов
как при недостатке места в строке, поползли вниз.
– Что? Зачем, почему?.. – с трудом сдерживая смех, спросил я.
– Зачем, зачем?.. – недовольно заёрзал Горбачёв, сбросив чёлку на лоб, прикрыв лозунг. – А за тем! В восемьдесят седьмом году амнистия была большая, Горбачёвская, помнишь?
– Ну и чё?
– А то, что многих коснулось. Я хороший срок оставил. Фартонуло. Тогда и наколол.
Я не знал, как реагировать: «Хоть необиженный, и то хорошо».
Чай сушняком действительно бодрил, спать не хотелось.
Духота текла по телам, квасила нас, как капусту. Сало плавилось. Селёдка резала запахом.
Шмонать нас не стали, не захотели мараться об тубиков. Просто раскидали по назначению. Оставили в купе двенадцать человек – сколько положено. И мы решили, что едем в одну «командировку». Начали думать, как разузнать у конвоя место назначения. «Средняя полоса России. Если больше двух суток везти будут? И два раза долго стоять? С нами две малолетки едут. А где ближайшая женская малолетка? В Новом Осколе. Ага, понятно. Значит и мы: либо в Белгород, либо в Липецк, либо в Ростов… Может в Воронеж?»
Кто-то подметил:
– Конвой волгоградский, не дай бог.
Подозвали дежурного.
– Гражданин начальник, куртка кожаная есть, очки фирменные… Куда едем, военная тайна что ли? Один чёрт, догадались уже… – и перечислили наши догадки.
Дежурный помялся, посмотрел по сторонам.
– Воронеж.
– Уф-ф… – выдохнуло всё купе. – Хорошо не Волгоград. Уф-ф… Воронеж, – перекрестились некоторые.
Курд начал блатовать.
– Воронеж, мака много. Срок пролетит… – и замечтался.
– Курд, а курд, откуда ты родом? – поинтересовался я.
– Тбилиси…
– Какой у тебя срок?
– Восемь лет.
– За что?
– Разбой.
– А у тебя какой?
– Одиннадцать лет.
– За что?
– Тоже разбой.
– А почему так много дали? Ведь молодой пацан. Труп?
– Нет.
– А что, эпизодов много?
– Да, четыре.
– Понятно… Бандитизм не вменили?
– Вменили.
– А-а… Бандитизм вменили… – удивился Курд и понимающе покачал головой. – Какая часть?
– Вторая.
– Понятно, – закивал он. – Какой суд судил, братишка?
– Мосгор. А тебя какой?
– Меня Кузьминский судил, – сказал Курд и выругался… Призадумался и начал рассказывать, как дело было, как попал. – Когда в отделе сидел, так меня били, так били… Я не выдержал и кричу: «Не бей, дядя, ничего не знаю!»
Коротая время за разговорами, приехали в Воронеж. Вымотались ужасно, седьмой пот сошёл с нас. Стояли по десять часов на июльском солнцепёке. Столыпинский вагон, отцепляя, не загоняли в тень, а бросали, где попало, на перегоне.
– Может, под мостом пристанем, чтоб не так жарко, – смотрел Горбачёв в оконную щель. – Ну, стой, вот здесь, здесь… проехали, будем загорать.
В смену