Каверна. Тенгиз Maржохов
по строгому, с Буромой по очень строгому. С пацанами по-пацански… Кого-то ругает, кроет последними словами, кого-то хвалит, радуется, смеётся.
Потом принимается выслушивать лагерные новости. Делает серьёзный вид, слушает внимательно, хотя всё и так знает, в больнице новости из Кривоборья никуда не деваются.
Когда арестанты расходятся по отрядам, остаются свои, дед проявляет интерес, что у нас происходит.
– А отрядник что? – спрашивает братву. – А завхоз?.. Настя котят принесла? Хорошо! И сколько? Пять! Ух-ты! А у кого под шконкой окотилась?
Интересует деда всё. Сколько голубей вывелось на крыше барака. Кто из людей появился в зоне. Кто из «шерсти» (непорядочных) прибавился. Кто улетел (закрылся под крышу), кто двинул (проиграл и не расплатился). Надо же всё знать.
Утомляется дед ближе к полуночи, раскладывается.
– Пора спать. Гасите свет. Если что интересное – будите, а так, не кантовать, – и мирно засыпает.
Молодёжь в другой секции дурачится допоздна. Бывает, в кухне засядут и травят байки. Кого там только нет. «Кто был в тюрьме, тот в цирке не смеётся».
Пионер, Борис Борисыч, ростовский прошляк (в прошлом вор), годов ему больше семидесяти. Отмечали, чифирили, по-моему, семьдесят пять, короче, тысяча девятьсот двадцать четвёртого года рождения. Из них больше пятидесяти лет лагерных. Карман, «Калина красная» натуральная. Бриллианта вспоминает – плачет, Мексиканца вспоминает – плачет. Многих людей знал, кладезь преступного мира.
– Дед, а почему Пионер погоняло? – поинтересуешься у него.
Если в настроении, он начинает рассказывать: «В Ростове бегал по карману в пионерской форме с галстуком. Кто на пионера подумает?
Как-то раз в большом магазине, у прилавка, залез в сумку к толстой дуре. Она рюхнулась, поймала меня за руку и давай кричать:
– Ах ты воришка! Сволочь! Милиция!..
Держит крепко, сил нет вырваться. Я начал её просить:
– Тётенька, отпустите, тётенька, я больше не буду…
Она – паскуда: «Какая я тебе тётенька? Милиция!..»
Тут я её ботинком по косточке на голени пнул – ай-ай… она мою руку и выпустила.
Бегу на выход, в дверях ловит меня милиционер.
– Куда… куда бежишь? – спрашивает, а сам в зал магазина смотрит.
– Дяденька, меня старший брат за карандашами послал. Отпустите, пожалуйста…
Толком не разобравшись в ситуации, отпустил меня начальник – пионер же, не шпана какая-то!.. Так и прилипло Пионер».
Кто-то из бродяг спросил у деда, шутя:
– В войну, по карману, продуктовые карточки не попадались?
Борисыч чуть чаем не поперхнулся.
Пионер сохранил, несмотря на годы и тяжёлую тюремную жизнь, человеческое достоинство. Был при твёрдой памяти. Содержал себя в чистоте. Опрятно одевался. Правил седую бороду, подстригал усы, края которых подкрашивала табачная просмолка. Глядя на него, сразу понимаешь – не простой дед, очень непростой. А он и был не простым.