Метод ненаучного врачевания рыб. Олег Владимирович Захаров
развилку на своем жизненном пути я собирался встретить, по меньшей мере, с ясным умом и широко открытыми глазами.
Я приоткрыл дверь, вслушиваясь через щель в установившуюся тишину. Я простоял так минуты две-три, а может и все четыре, но причина разбудившего меня шума, затаилась где-то в неосвещенной гостиной, ничем себя не выдавая. Тишина ободрила меня. Сначала я просунул голову в щель, а потом вышел на галерею, оставив за собой открытую дверь. Я присел на корточки и всматривался во мрак через решетку перил. С галереи гостиная выглядела темным провалом, настоящей пропастью, на дне которой свернулась в клубок причина разбудившего меня шума.
Босиком, в огромной фланелевой рубашке Полозьева, этаким встревоженным домочадцем, я решил спуститься и обследовать гостиную. Я вдруг почувствовал себя сильнее того, что от меня прячется где-то там внизу. На лестнице мои ноги впервые коснулись истертого дерева ступеней босыми, и новизна ощущений сообщила мне, что путь мой станет нисхождением в неизведанное. Уже с лестницы гостиная выглядела садом, и шаг за шагом я погружался в него, туда, где букеты лилий, повисая в темноте, призрачно белели, за последней ступенью, еще до того как коснуться пола, нога провалилась в упругую пустоту, и я подумал, не окажутся ли открывшиеся тайны слишком обременительными мне. Стоило ли отказываться от защищающего детского неведения из-за смутного беспокойства на душе?
И все же я продолжал свои поиски. И сразу наткнулся на комод, неподвижный, как монумент. В монотонности темноты я начисто позабыл о поджидающих меня острых углах, и словно пытливый щенок доверился одному лишь обонянию и слепо побрел на запах роз. А потом столкнулся с овальным карточным столом – до этой ночи он никогда тут не стоял. Кто-то, высвобождая середину гостиной, успел переставить его к комоду. От столкновения со мной, почерневшие до рассвета пионы, невидимо качнулись на столике, махристо коснувшись моей руки. Я вышел на расчищенную середину комнаты, которую больше не узнавал. Направо от меня находился камин с приставленным к нему вполоборота креслом-качалкой, слева – сдвинутая мебель, а впереди белела дверь в комнату Мирона. Еще находясь на галерее, и гадая о причине ночных шумов, я сразу для себя отбросил кандидатуру Мирона как существа на редкость обыденного и скучного. Но теперь, глядя в глухую крепкую дверь, мне пришло на ум, что Мирон ко всему прочему существо странное и замкнутое, в замкнутости своей баюкающий собственную странность.
Я приложил ухо к его запертой двери и стал слушать. Оттуда не доносилось ни единого звука и привычного храпа в том числе. Я тогда напомнил себе, что в доме сейчас находятся, по меньшей мере, три человека, наблюдая за происходящим, и только один из них выглядит круглым дураком – это я.
Я решил бросить свои поиски неизвестно чего и вернуться к себе. Возвращаясь, мне показалось, я увидел в кресле у камина Дашкову. Я вздрогнул