Дар легкомыслия печальный…. Игорь Губерман

      По прихоти Божественного творчества,

      когда нам одиноко в сучьей своре,

      бывает чувство хуже одиночества —

      когда еще душа с рассудком в ссоре.

      Нам в избытке свобода дана,

      мы подвижны, вольны и крылаты,

      но за все воздается сполна

      и различны лишь виды расплаты.

      Есть люди с тайным геном комиссарства,

      их мучит справедливости мираж,

      они запойно строят Божье царство,

      и кровь сопровождает их кураж.

      Когда боль поселяется в сердце,

      когда труден и выдох, и вдох,

      то гнусней начинают смотреться

      хитрожопые лица пройдох.

      Какую мы играть готовы роль,

      какой хотим на лбу нести венец,

      свидетельствуют мелочь, знак, пароль,

      порою – лишь обрезанный конец.

      Свобода к нам не делает ни шагу,

      не видя нашей страсти очевидной,

      свобода любит дерзость и отвагу,

      а с трусами становится фригидной.

      И здесь дорога не легка,

      и ждать не стоит ничего,

      и, как везде во все века,

      толпа кричит – распни его!

      Посмотришь вокруг временами

      и ставишь в душе многоточие…

      Все люди бывают говнами,

      но многие – чаще, чем прочие.

      Пока не требует подонка

      на гнусный подвиг подлый век,

      он мыслит нравственно и тонко,

      хрустально чистый человек.

      Любой мираж душе угоден,

      любой иллюзии глоток…

      Мой пес гордится, что свободен,

      держа в зубах свой поводок.

      Книги много лет моих украли,

      ибо в ранней юности моей

      книги мне поклялись (и соврали),

      что, читая, стану я умней.

      Увы, но с головами и двуногие

      случались у меня среди знакомых,

      что шли скорей по части биологии

      и даже по отделу насекомых.

      Не все заведомо назначено,

      не все расчерчены пути,

      на ткань судьбы любая всячина

      внезапно может подойти.

      Нелепы зависть, грусть и ревность,

      и для обиды нет резона,

      я устарел, как злободневность

      позавчерашнего сезона.

      Чтоб делался покой для духа тесен,

      чтоб дух себя без устали искал,

      в уюте и комфорте, словно плесень,

      заводится смертельная тоска.

      Не верю я, хоть удави,

      когда в соплях от сантиментов

      поет мне песни о любви

      хор безголосых импотентов.

      Весь день я по жизни хромаю,

      взбивая пространство густое,

      а к ночи легко понимаю

      коней, засыпающих стоя.

      Когда струились по планете

      потоки