Бежала по полю девчонка. Людмила Андреевна Кузьмина
после войны проживи в наших бывших в немецкой оккупации полуразрушенных городах и сёлах. У нас и в глубоком тылу люди голодали, работая на износ. «Всё для фронта, всё для победы!»
И раз уж Зойкина мать достала фотоальбом, мы все трое принимались разглядывать фотографии. Какая у Зойки красивая сестра Юля! Она учится в городе « на врача» и скоро приедет на каникулы. А вот она в обнимку со своим женихом Виктором Потаповым. Тоже красивым. И он в военной «офицерской» форме. А Юля как-то испуганно прижалась к его груди, словно боялась расстаться на миг.
И вдруг на глаза нам попалась фотография совсем маленького ребёнка в гробике. Тут Зойка пояснила:
– Это мой братик ещё до меня родился и сразу умер!
А Зойкина мать простецки добавила:
– Кровью захлебнулся при родах. И шею обмотала пуповина.
Ух, страшно-то как! А жалко-то как! Личико не жившего мальчика было кукольно крохотным и даже на фотографии видно, очень беленьким. А так казалось, что он просто спокойно спит.
Однажды, наконец, приехала из города Юля. Кудри волос уложены по городской моде, с валиком-чубом надо лбом. От неё пахло духами. Я не отрывала от неё глаз. А Зойка, увидев на Юлиных ногах лёгонькие белые босоножки с открытыми задниками (мы не знали, что они называются босоножками), немедленно спросила сестру:
– Юль! А если ты наступишь в говно, ты же ноги замараешь! Зачем туфли с дырками на пятках?
И как-то я прибежала играть к подружке, а у них в доме какая-то непонятная мне суета. Из города приехали молодые дяденьки. Высокие, симпатичные, в городских костюмах и с галстуками. Зойка объявила:
– Свататься к нашей Юльке.
Я не поняла:
– Все?
– Да нет, вон тот, чёрный, а эти с ним, – сказала она.
Принаряженная Зойкина мать хлопотала у стола, лицо её было торжественно-взволнованным. Ещё больше принаряженная сама Юля, наоборот, казалась смущённой и растерянной.
У дяденек был с собой фотоаппарат. Ура! Значит, будем фотографироваться! Дело редкостное по тем временам.
Вся компания вышла во двор. На воротах повесили белую простыню и стали выстраиваться для фотосъёмки. На Зойке было нарядное «немецкое» (привезённое из Германии) платье в мелкий цветочек, рукавчик «фонариком». Я, одетая совсем не нарядно, по-уличному и в нечистом замызганом платье, тоже было пристроилась с боку вместе со всеми, но дяденька-фотограф попросил меня:
– А ты, девочка, отойди в сторону. Это семейный снимок!
Я страшно обиделась, надулась. У меня шевельнулось нехорошее чувство к этим симпатичным дяденькам.
Потом они уехали. Юля тоже куда-то ушла, а Зойкина мать, смеясь, поведала нам:
– Ведь отказала Юлька жениху-то! А он-то – еврей! На кой он нам?
И я подумала мстительно-злорадно: «Правильно, отказала! У, какие! Не взяли меня фотографироваться!»
А всё дело было в том, что Юля была верна Виктору Потапову, и кроме него, ни за кого замуж идти не хотела. Через несколько лет они поженились.
Вспоминается