Бежала по полю девчонка. Людмила Андреевна Кузьмина
деревенских жителей. Были это, видимо, представители старой сельской интеллигенции, к ним относились все с большим уважением. Да и вообще учителей в деревнях уважали за их благородное дело. Половина деревенских дедушек и бабушек, в том числе и наша бабка, грамоту в царское время не освоили, в школе никогда не учились, а тут побегает ребятёнок в школу, глядишь – и грамотный становится, и книжки читает не хуже взрослого! А кто научил? Учитель!
Директора мы побаивались. Очень строгим казался, хотя я не помню, чтобы он проявлял эту строгость по отношению к нам. Он занимался своими директорскими делами, непосредственно не касаясь учебного процесса.
Александра Тимофеевна, напротив, была мягкой, доброй, не придирчивой. Но мы её слушались, на уроках сидели тихо. Бывало, какой-нибудь ученичок-малолеток от грубой деревенской пищи громко пукал во время урока. В классе обидный и злорадный смех. Мальчишке стыдно. Александра Тимофеевна не смеялась, говорила:
– Ну что тут смешного? Подумаешь, пукнул. Нюхай, друг, хлебный дух!
И продолжала вести урок как ни в чём ни бывало. И если кто-то действительно бедокурил, шумел и шалил, она тоже не кричала, не ругалась, а просто отсылала нарушителя дисциплины постоять за печку-«голландку». Многим это даже нравилось: за печкой тепло и уютно.
Учиться в школе мне понравилось. Для меня наступил новый этап жизни, появились постоянное дело и забота. Ну сколько можно носиться по селу, порой не зная, особенно холодной зимой, куда себя приткнуть?
Постаралась и моя мама выделить эту особую дату – 1 сентября. Она сшила мне школьное платье и белый фартучек, купила где-то в городе узкие розовые ленточки для кос. До этого я вплетала в косы, как многие девчонки, цветные тряпочки за неимением городских лент.
Ах, эта мама-мастерица! Каких усилий ей стоило, чтобы обшивать и одевать всю нашу семью! И когда только она научилась так ловко шить, вышивать, рукодельничать? Ведь с 14 лет работала. И всегда я вспоминаю мою маму, сидящей за шитьём, если она была не на работе. Наверное, она испытывала удовлетворение, приодев меня в обнову. Только я-то вот не ценила этих её усилий. Я вовсе не была кручёной-верчёной девчонкой, но, живя, можно сказать, на улице, трудно было соблюдать опрятность в одежде – где-то всё равно испачкаешься или порвёшь платье. И мама моя сердилась, могла влепить пощёчину или шлёпнуть по спине или по попе. А я росла очень обидчивой, копила обиду на маму. Ну за что она меня шлёпнула? Разве я виновата, что попался гвоздь, разорвавший мне подол платья? А грязь? Она везде есть. Других ребятишек на селе родители и ремнём стегали, и за уши драли, а им хоть бы что. Только почёсывались. Я – нет. Меня не так часто и наказывали, а я боялась наказаний. Не любила новой одежды, боясь, что непременно её порву или испачкаю.
Вот и тогда праздничное настроение от первого школьного дня было испорчено неприятностью. Возвращаясь из школы домой, перед самым нашим домом я споткнулась и упала в грязную лужу, испачкав мой чудесный белый фартучек. Жалко фартучек, и мама заругает!