«Не сезон». Петр Альшевский
Волченкова послушно зажимает уши и ждет, что же произойдет.
Взрыв – искореживший автобус и предугаданный Григорием Домининым, который, послав стриптизерше ободряющую улыбку, незаинтересованно смотрит с крыши, как к останкам автобуса подходят вышедшие из салуна Евтеев, Захоловский и представитель государства Чурин.
Доминин видит их затылки.
Трое мужчин, вставших у груды железа, имеют возможность заглянуть друг другу в лица, но они лишь на изуродованное транспортное средство взирают во мрачности.
– С домов он перешел на автобусы, – промолвил Чурин. – Единственный раз – второго автобуса ему не найти, и это не продолжится, а дома еще повзлетают, без вмешательства извне он не притормозит. Не скажет себе, что, мол, достаточно. А с догадками, кто он таков, у меня напряженно – за этот автобус он безусловно заплатит дорого, но когда… и кому… он уже подобрался к салуну, где сижу я. Наиболее значимая мишень в этих краях.
– Чтобы взорвать салун, – сказал Захоловский, – в него нужно пронести взрывчатку, а это проблематично. Всех входящих я окидываю опытным глазом, и того, кто способен на массовые убийства, я бы не не пропустил. Не может же быть так, что человек убивает, убивает, а на лице у него благодать?
– Именна она и сомнительна, – сказал Евтеев. – Злобные и свирепые рожи в порядке вещей, а благостная отдает притворством, заметите кого-то с благодатью на лице – хватайте. Потом разберемся.
– Ты нам тут насоветуешь, – проворчал Чурин. – Ты-то поднимешься наверх с твоей девицей кувыркаться, ну а мы у барной стойки набрасываемся и хватаем… а он весь бомбами увешан! И хана.
– Тогда и мне хана, – сказал Евтеев. – Разве нет?
– Ну, наверно, – пробормотал Чурин.
– Поговорим о шофере Дрынове, – сказал Захоловский. – Ему-то точно хана – из автобуса он мог и отлучиться, но недалеко. На взрыв бы он прибежал, на что я, если честно, рассчитывал. Но он не появился. Пожалуй, и не появится. Дрынов был в автобусе.
В САЛУНЕ висит удрученное молчание, посвященное памяти шофера Дрынова.
К вернувшимся с улицы Евтееву, Захоловскому и Чурину добавились Михаил «Косматый» и Марина Саюшкина – все сидят за столами.
За барной стойкой никого нет, и смотрящему на нее Захоловскому это представляется чем-то ирреальным; к тому же на хозяина заведения воздействует произошедшее с Дрыновым, чей уход из жизни сочетается в Захоловском с его собственным отсутствием за стойкой.
Дмитрий Захоловский испуган.
– Кто скажет? – спросил Чурин.
– Я! – откликнулся Захоловский. – Не отвернусь – скажу… слово о Дрынове. Сошедшем со сцены, изъятом из мира плоти… раньше ли срока? С нашей колокольни нам видится, что да, однако это не наш вопрос, и нам бы не нужно перетруждаться в изыскании первоосновы того, почему кому-то отводится шестьдесят, кому-то двадцать, кто-то умирает в младенчестве, кого-то без помощи врачей оживляют, и он доживает до преклонных