Повесть о храбром зайце. Акс Цевль
Им обида точит зубы, а правда им ни к чему. Не за правду всё это. Неважна она сейчас – ни им, ни мне. Я…
Я должен быть там. Вопреки здравому смыслу и житейской мудрости я должен быть там. А там меня и… повесят на кривом суку, казнят подручными средствами. Чувствую и кожей и костью: на казнь иду. Умирать за правду и ложь, за любовь и ненависть, за дружбу и вражду. Как я устал умирать, как не хочу умирать. Боюсь умирать! Боюсь-то как! Поджилки трясутся, посмотри! Страх девичий, мелкий страх! С ног до головы обуял: «Беги!». «Беги!» Ведь есть же куда бежать, ась? Что мне стоит сейчас развернуться и в горы? Да мало ли ещё куда можно убежать?! У труса мир велик: можно всю жизнь пробегать, ни к чему не приростая и ни чем не становясь! А вот у смелого один путь. Один на всю жизнь бой: бой со смертью.
Ну а раз победить в этом бою нельзя, надо идти. Пусть казнят. Пусть видят, что я в слезах-соплях, дрожащий и смердящий, пришёл к ним. Пришёл и стою. Сам себя не уважаю, но стою.
Пора. Вот сейчас пора.»
Ни малейших сомнений в своём поражении у зайца уже не было. Бывает такая мрачная уверенность. Он знал, что погибнет сегодня. Сколько ему оставалось? 15 минут, 1000 шагов, 3, но самых главных, слова? Всё решится там, на царской поляне.
Заяц спустился с башни, и понёсся по знакомым и незнакомым дорожкам к центру. В эти места революционные толпы ещё не добрались, но слышно их было уже и здесь. Сама же центральная улица была на удивление тихой – как буд-то сбежали все: бросили город, предали страну и лес. А может быть они все были там – каждый в своей толпе, со своей бубняще-гудящей песней, со своим флажком, с собстенной маленькой революцией, не считающейся даже с собственной маленькой революцией соседа, его таким же флажком, его таким же пением без слов. Они все были там. И лебедь, и рак, и щука. И множество других, таких же.
Считая тела убитых стражников, заяц вбежал в разбитые измазанные кровью ворота. «19».
«И тут 19. Чем их убили? Я не вижу стрел. Ни одной стрелы! Хоть подобрать что-то, но ни одной!»
Пробегая по аллее древних дубов, заяц в начале услышал их, потом увидел их, потом почувствовал их запах – все они были тут! Волки! Он спотыкался на телах – в тенях дубов обычно так темно, что и собственных лап не видишь, а тут ряды и горки тел – уже не сосчитать. Он упал, он встал, он что-то крикнул. Кто-то заметил его, и вот он выбежал на поляну.
Против толпы стоял один. Это был ёж. Залитый кровью (и своей, и несвоей), уставший смертельно, с тяжёлым арбалетом в трясущихся лапах.
«Герой! На его месте должен был быть я! Хоть рядом с тобой встану.»
Ёж заметил зайца. Направил на него свой дребезжащий арбалет, приготовился стрелять, но так и не выстрелил. Вовремя догадался, что заяц бежит к нему. Выстрелить он не успел бы всё равно. Да и не попал бы.
Ёж: Заяц молодец! Не подлец, эй не подлец! Серый песец! Холодец, холодец!
Заяц: Ты один? Где царь?
Ёж: А царь вон! Несёт урон! Зла вагон! Это он! Это он-на! Это он! Это он-на!
Заяц: Это он…
Ёж показал