Мне приснилось детство. Игорь Гагин
такое непонятное в душе шевелилось.
Оля, Оля! Когда мы прощались до следующего года, она трясла мою левую руку, так как правая была в гипсе, и весело говорила: «Игорёк, приезжай скорее! Я буду ждать!» Невероятно, но эта семилетняя девочка – моя тётя! Разве такое бывает? Видно, бывает. Если бы я знал тогда, что мы видимся в последний раз! Оля умерла через полгода, навсегда оставшись восьмилетней. Оскользнулась на льду, неудачное падение и перелом руки в локтевом суставе.
В больнице кость решили вправлять под наркозом. Похоже, переборщили и не успели досчитать до десяти, как остановилось маленькое сердечко. Был конец февраля, из-за школы меня на похороны папа не взял. Скорее всего, он это сделал из этических соображений. Привез фотографию. Оля лежит в гробу, будто спит, удивительно красивая и чужая. К сожалению, других фотографий, где она живая, смеющаяся, у меня нет. Только эта, как напоминание о хрупкости бытия и такой безумно короткой жизни, уходящей в вечность.
Конь по кличке «Привет»
Я приехал в деревню через год. Бабушка как всегда трудилась и молилась. Об Оле болезненные воспоминания, в виде мест наших игр и предметов, с которыми она, так или иначе, была в соприкосновении. Не верилось, что её нет. Всё время казалось, что она просто куда-то ушла и скоро вернётся, но она не возвращалась и вернуться не могла. Дядя Володя как-то несколько замкнулся. Бабуля рассказывала, что он чуть умом не тронулся от горя. Только-только начал в себя приходить.
Сдружился с Толькой Кабановым. Мы общались ещё в прошлом году, но как-то поверхностно, а тут нашлись общие интересы. Отец Толика, дядя Вася, был колхозным конюхом. Как человек в меру пьющий, время от времени позволял себе входить в состояние алкогольной зависимости. В такие дни Толян временно исполнял его обязанности и делал это с большим удовольствием. Однажды, когда моему другу в энный раз пришлось поработать врио конюха, позвал меня с собой в конюшню. Она располагалась недалеко от свинофермы и была по виду убогим деревянным срубом. Но как заверил «временно исполняющий обязанности», зимой здесь было много теплее, чем в кирпичном здании поросячьего дома и поэтому на конюшню иногда свиней загоняли отогреваться. Верилось с трудом.
– Покататься хочешь? – спросил по дороге Толян.
– Спрашиваешь!
– Значит, покатаешься.
Опыт общения с лошадьми до этого у меня был, но довольно печальный. Как-то подхожу к дяде Володиному жеребцу, который, будучи запряженным в телегу, понуро стоял у ворот. Протягиваю ему краюху хлеба. Конь потянулся, взял бархатистыми губами и захрумкал, перекатывая во рту мундштук. Потом потянулся ещё, но хлеба у меня больше не было. Шумно выдохнул мне в живот горячий воздух, прошелся по нему губами. Я был в одних шортиках, стоял, доверчиво выпятив пузо. Лошадиные губы мягкие, перебирающие, можно сказать, нежные, но в какой-то миг конь впивается зубами и начинает сжимать челюсти. Машу ручонками и ору благим матом, а он, мерин сивый, принимается совершать челюстями жевательные движения. Нарастающая боль вдруг резко обрывается