Слепая зона. Дмитрий Евгеньевич Ардшин
терзала его точно так же, как глянцевые картинки путеводителя. И рассказывая об июльской фиесте, об уличном беге быков, о кафе Ирунья, что утопает в свечах, о легких галийских винах, о музее Прадо или о чем-то еще таком же далеком, инопланетном, Хрулев прежде всего говорил о Марине, в каждой фразе была она, в каждом слове то, что он к ней испытывал…
Но сможет ли он все сделать идеально? Хрулев неуверенно погладил Марину взглядом. А вдруг опять – осечка? Нет. Он этого не переживет. Надо быть предельно осторожным. Как сапер. Еще не время. Он еще не готов. А потому остается только говорить и любоваться Мариной как пейзажем, что на глянцевой странице путеводителя. Ах, если бы он только мог добраться до Испании! Если бы он только мог… Да и поймет ли его Марина, если он с бухты-барахты пойдет на приступ? Хрулев поежился от холодка пробежавшего по спине. Пусть все идет, как идет.
Марина, сжав коленки и кусая губы, слушала Хрулева и гадала, чем закончится сегодня вечер. Хрулев рассказывал о Страстной неделе в Саморе, о шестнадцати романских церквях в старой части города… Поцелует он ее сегодня? – спрашивала себя Марина. Или, как всегда, виновато улыбнувшись, пропадет на неделю? Они так долго встречаются, а он даже ни разу не попытался… Только смотрит на нее и говорит об Испании. Чего он добивается? Но может быть, сегодня он осмелится? Да. Сегодня все будет иначе. Она почти уверена в этом. В противном случае она… пошлет его куда подальше.
Она расслабилась – все стало предельно ясно: или – или. Хотя она будет скучать по этому голосу. Она закрыла глаза и, положив ладони на бедра, прислушалась. Голос мягко окутывал и волновал ее. Вот, что значит любить ушами – подумала Марина и улыбнулась. Странно, что этот страстный голос принадлежал именно Хрулеву, который напоминал Марине неуклюжего пингвина.
Старая баржа, тихо поскрипывая, подплыла к подъезду. Свет фар выхватил из темноты земляной холм, опоясанный веревкой, на которой трепетала красная тряпочка – ремонтные работы. Хрулев приглушил фары, – и темень подкралась ближе, а тревога сильнее царапнула сердце. Хрулев замолчал и, растерянно улыбнувшись, посмотрел на Марину. Вот сейчас она скажет: «Пока», – выпорхнет из машины и исчезнет в подъезде. Но в этот раз все было не так. Марина была другой – медлила. Она глядела в притаившийся за стеклом сумрак, ее рука скользила по дверной обшивке, тонкие бледные пальцы нерешительно поглаживали ручку на двери.
Неужели сегодня? – подумал Хрулев и сжался в кресле, замерев. В груди заныло, заполыхало, ртутной пустотой отозвалось, заколыхалось, завозилось в животе. Ну, вот и приехали! Стало душно и страшно. Скорей приоткрыть стекло, – но руки стали чужими. Чья-то ватная рука машинально повернула ключ в замке зажигания, глуша двигатель. Осмелев, темнота прянула и затопила салон машины. Сумрак размыл лицо Марины до зыбкого профиля, до беглого наброска. Призрак с прозрачными чертами – теперь это мог быть