«Точка зрения Корнилова». Петр Альшевский
наскоро сколоченную, но имевшую на борту немалую свору мелкокалиберных пушек, бригантину к нейтрально цепляющему волну фрегату, Бандерлог наивно напросился на укрепление своей палубы подарочным набором из летящих туда – с уже зажженными фитилями – плотно спрессованных порохом и гвоздями бочек.
– А я сейчас работаю? – спросил Корнилов.
– А я откуда знаю?
– А я?
– Что, а я?
– Да ничего.
Вцепившись за поручень дымовой завесы – единственной, что осталось после ухода под воду всех предметов тяжелее дыма – Бандерлог каким-то чудом все же удержался от фатального погружения.
– Что, ничего? – тихо пробормотал он.
– Совсем ничего, – ответил Корнилов. – Ну, в крайнем случае, почти совсем.
– Но я….
– Вдали вопят и стонут.
– А я…
– Тебе рвет морду пенистое.
Бандерлог достал из кармана обрывки носового платка и попробовал ими усиленно растереться – вовлекая его в корпоративную пучину, дым оберегающе рассеялся, но печальны были последствия для ему – и им – преданных.
– Ладно, хватит об этом, – сказал Бандерлог.
– О чем?
– Ну… Об этом.
Корнилов негодующе нахмурился:
– О каком таком этом? Мы что, ни одни?
– Одни, одни… У меня уже голова заболела.
– Наверно, фуражка узкая. Ты бы ее снял, что ли.
Сняв довольно непрезентабельную фуражку, Бандерлог уставился на холодильник – бывший изнутри против обыкновения не полым – и так настойчиво, что Корнилову пришлось спросить:
– Что это ты там высматриваешь?
Заискивающе улыбнувшись, Бандерлог кивнул хитрым глазом на одиноко стоявший в раковине хрустальный бокал:
– У тебя кефир есть?
– Есть, Бандерлог. У меня и интервью восточного ветра на какой-то кассете записано.
– Тогда… Плеснешь?
А почему бы и нет: помочь страждущему – поступок, содержащий в себе некое подобие божественной прыти, в чем-то безусловно смягчающий уготованную тебе участь.
– Плесну, – сказал Корнилов. – Но только с условием, что ты немедленно удалишься.
Бандерлог враждебно сник:
– Ты хочешь, чтобы я ушел?
– Честно говоря, в хит-параде моих желаний это занимает одно из первых мест.
– Так, значит… А я, между прочим, часто вспоминаю как мы играли в нашем дворе… в футбол… чаще всего в одной команде.
Главенствующий в этом воспоминании приторный либерализм мало что амнистировал.
– А как ты разбил моим мячом стекло котельной, а потом убежал, не вспоминаешь? – Корнилов противоречиво усмехнулся. – А меня там практически придушили.
– Это я по малолетству… Забудь. – Подмигнув Корнилову, как совершивший грубую ошибку старпом загибавшемуся от его глупости капитану, Бандерлог элегантно вступил на ковровую дорожку официального примирения. – Кто старое помянет,