«Точка зрения Корнилова». Петр Альшевский
Но и на благодарно Никакую, вроде бы, не похожа.
– Милая девушка, – сухо сказал Корнилов, – если бы я отказывался от всего того, что меня не устраивает, я бы уже давно висел в каком-нибудь тихом палисаднике.
Задумчиво опустив голову, она полагала, что поняла основания его крутого разворота у ощерившегося бездонностью омута.
– Крепкая у вас позиция… – протяжно протянула она. – Дудеть-то не передумали?
– После всего мною сказанного это было бы неэтично.
– Неэтично по отношению к чему?
– По отношению ко всему сказанному. – Корнилову уже надоело вести разговоры снаружи. – И где же мне надлежит перед вами блеснуть?
– Передо мной и блесните.
Расценивая ее жест – приглашающий вовнутрь поворот головы – как безжалостно завлекающий, Корнилов, будучи уже в комнате, удосужился добиться у нее небольшого уточнения.
– А вы, – спросил он, – всем предлагаете?
– Договаривайте, пожалуйста.
Прокашлявшись, Корнилов договорил:
– На трубе поиграть.
– Нет, не всем.
– Спасибо за комплимент.
– Пожалуйста.
Затянувшая Корнилова обстановка подгоняла его настроение попутными ветрами очарования, и если здесь и намечалась определенная подстава, все это смотрелось искусительно свежим – доверительно раздувая щеки, Корнилов никак не мог припомнить когда же он дудел в трубу с таким воодушевлением. Не мог, потому что дудел в нее впервые: «Давлю, выкладываюсь, miserere mei, Deus; соленый хлеб, изматывающий» – девушка даже попробовала ему подпевать, и хотя их дуэт мало дотягивал до консерваторских канонов, полное отсутствие зрителей предоставляло им небывалую степень свободы – горе, о, нам горе, какое еще горе, если только горе смыслу; Корнилов помнит, как жившая с ним в старших классах Елена «Помадка» Кузнецова говорила ему: «Ты думаешь только о себе – что же, я тебя понимаю, но нельзя же думать исключительно о себе: никак нельзя» – делая погромче блистательно трубившего в его квартире по ночам Майлза Дэвиса, Корнилов улыбался Елене одними руками: «Можно. Когда обо мне будет кому подумать, я буду думать и о других. Но пока обо мне думать некому. Приходится самому»
Закончив свою абсолютно неповторимую импровизацию, Корнилов брутально улыбнулся и, отразившись на корпусе инструмента белизной коренных зубов, неожиданно вспомнил, зачем же он здесь оказался – не в этой комнате, а в этом здании.
– Сколько времени? – спросил он.
– Без пяти семь, – ответила она. – Вы куда-то торопитесь?
– Да не то чтобы… У вас тут концерты часто проводятся?
Закапав в глаза толику надменного превосходства – словно бы вблизи нее не Корнилов, а измученный кознями женской уступчивости царь Итаки, защищавшийся от магнитящих его прелестей привязыванием себя к мачте и заливанием воском ничего больше не желающих слышать ушей – девушка не удержалась от поверхностной колкости:
– Хотите поучаствовать?
Примерно