Шутовской хоровод. Эти опавшие листья. Олдос Хаксли
много играет на рояле. Очень скверно; но как бы то ни было, это доставляет ей удовольствие. Бетховен, больше всего ей нравится Бетховен. Она знает, более или менее, все сонаты, хотя ей никак не удается соблюдать правильный темп в трудных местах.
Гамбрил и здесь чувствовал себя как дома.
– Ага! – сказал он. – Бьюсь об заклад, что вы не можете сыграть нижнее В в предпоследней вариации опуса 106 так, чтобы оно не звучало смешно.
И она, конечно, не могла, и, конечно, она была довольна, что он знает об этом все и знает, как это немыслимо трудно.
В кебе, когда они возвращались в тот вечер в Кью, Цельный Человек решил, что пора перейти к решительным действиям. Прощальный поцелуй, более похожий на шумное шаловливое чмоканье, чем на серьезное объятие, уже входил в церемониал, подписанный с приложением печати хихикающей Молли перед отъездом. Пора было, по мнению Цельного Человека, придать этому приветствию характер менее формальный и менее шаловливый. Раз, два, три, и наконец, когда они пересекали Гаммерсмит-бродуэй, он перешел к решительным действиям. Эмили разразилась слезами. Он не был подготовлен к этому – а следовало бы. Только мольбами, только чуть ли не слезами Гамбрил убедил ее взять обратно свое решение никогда, никогда больше с ним не встречаться.
– Я думала, вы не такой, – рыдала она. – А теперь, теперь…
– Не надо, не надо, – уговаривал он. Он готов был тут же сорвать с себя бороду и покаяться во всем. Но, поразмыслив, он решил, что это еще больше осложнит дело. – Не надо, я обещаю.
В конце концов она согласилась увидеться с ним еще раз, скажем, в Кью-гарденс, на следующий день. Они условились встретиться у маленького храма, что стоит на холмике над заросшей вереском долиной.
И вот они встретились. Цельный Человек был оставлен дома в правом верхнем ящике комода, вместе с галстуками и воротничками. Он догадался, что Некто Мягкий и Меланхоличный понравится ей больше; и он оказался прав. Она с первого же взгляда нашла его «более нежным».
– Я вас прощаю, – сказал он и поцеловал ее руку. – Я вас прощаю.
Рука об руку они шли по долине, заросшей вереском.
– Не знаю, почему это в ы должны меня прощать, – сказала она смеясь. – По-моему, прощать надлежало бы как раз мне. После вчерашнего. – Она укоризненно покачала головой. – Вы меня так огорчили.
– Да, но вы уже простили меня.
– По-моему, вы слишком многое считаете само собой разумеющимся, – сказала она. – Не будьте таким самоуверенным.
– Но я вовсе не самоуверенный, – сказал Гамбрил. – Не вижу…
Эмили снова засмеялась.
– Мне хорошо, – объявила она.
– Мне тоже.
– Какая зеленая сегодня трава!
Зеленая-зеленая, после всех этих дождливых месяцев она блестела на солнце, точно освещенная изнутри.
– А деревья!
Бледные, высокие, унизанные комочками пыльцы деревья английской весны; темные симметричные сосны, разбросанные, точно острова, по лужайкам;