Магнолии были свежи. Софья Игнатьева
при свете камина.
– Видите ли, я считаю, что замужеству еще придет свой черед, к тому же моему избраннику сначала придется познакомиться с моим отцом. – Мадаленна взглянула на Аньезу, и увидела, как та просияла. Она просияла за компанию. – А что насчет выходов в свет, то меня это мало привлекает. Недавно я уже была на одном светском мероприятии, и не могу сказать, что мне понравилось.
– Кстати, насчет Дикси! – воскликнул мистер Гилберт, и Линда с удивлением на него взглянула. – Мисс Стоунбрук, с полной уверенностью могу сказать, что наша с вами подопечная пошла на поправку. Она уже может двигать ногой, и говорят, что она скоро сможет встать.
– Благодарю вас. Сколько я должна за вашу помощь?
– Мисс Стоунбрук, – нахмурился Эйдин. – Если вы желали меня обидеть, то у вас это получилось.
– Я вовсе не…
– Тогда оставьте эту чепуху, и я сделаю вид, что не слышал подобных слов.
– Но я же должна как-то… – Мадаленна запнулась и встала в тупик; мистер Гилберт снова улыбнулся, и сердитого выражения как не бывало, и Мадаленна посмотрела на небо, чтобы согнать смущение со своего лица. – Спасибо, мистер Гилберт.
– Наконец-то! Пришли к соглашению! Спасибо вам, мисс Стоунбрук.
Они отвесили одновременно друг другу поклон, и обе шляпы слетели на землю. Аньеза быстро подняла маленькую «таблетку» своей дочери и повернула ее к себе лицом. Мадаленна не знала, зачем мама это делает, но доверие к ней было полным и необъясним, а потому она спокойно улыбалась ей, пока Аньеза старательно выпускала челку дочери на лоб – так ей шло гораздо больше.
– О чем это вы? – раздался голос Линды, и Аньеза улыбнулась еще загадочнее.
– О, это отдельная история, дорогая, – ответил ей мистер Гилберт. – И с позволения мисс Стоунбрук я ее расскажу.
Мадаленна кивнула, и ровно в полдесятого утра раздался звон колокола. Если она хотела встать первой в ряду хора, ей нужно было поспешить. Она расправила воротник платья, и внезапно ей захотелось сравнить себя и эту красивую женщину. Мадаленна и раньше видела красоту во плоти – ее мама всегда была для нее примером – но у Аньезы был мягкая, средиземноморская привлекательность, а красота Линды била в глаза, ослепляла; наверное, Хильда видела в своих мечтах внучку именно такой. Когда такая женщина входила в комнату, все вставали. Мадаленна усмехнулась, любопытно было бы это – понимать и осознавать не свою «интересную внешность», а красоту во всех ее смыслах. Но Мадаленне из всего этого были доступны только большие, слишком серьезные глаза, немного старящие ее, маленькие для хозяйства руки, шея как у гуся и суровая улыбка. И она была вполне довольна тем, что видела в зеркале. Еще в детстве она поняла, что платья для детей на ней будут смотреться слишком глупо при ее комплекции, и с тех пор носила уменьшенные копии нарядов мамы, и при сравнении с этой женщиной, она вдруг обрадовалась, что на ней было серое строгое платье, а не юбка с пуделями и цветами.
– Прошу прощения, но нам пора на мессу. – Мадаленна