Магнолии были свежи. Софья Игнатьева
человек не узнал бы в этой истории себя. Но мистер Гилберт молчал и шел следом; вероятно, он плохо знал этот город и боялся потеряться.
– Она очень сильная. – он остановился, и ей пришлось застыть на месте.
– Кто, бабушка? Согласна.
– Нет. – шаги на мягкой земле раздавались приглушенно; подул ветер, и еловый одеколон осел на траву. – Эта девочка. Хотя, наверное, она уже девушка. Она очень сильная, и она ни в чем не виновата. Возможно, она слишком рано повзрослела, но жизнь для нее еще приготовит свои подарки, клянусь вам.
В его глазах не было жалости. Он понимал ее. Он слышал и слушал ее. Он не считал ее тем, кто вечно жалуется, и, расплачься она прямо сейчас, в кармане наверняка нашелся бы платок. Белый, отглаженный, пахнущий душистым порошком. Теплая волна грозила превратиться в комок, и Мадаленна сурово кивнула и постаралась улыбнуться.
– Я ей обязательно передам, сэр.
– Надеюсь. – он улыбнулся и стряхнул с шляпы упавший лист. – Теперь ваша очередь спрашивать.
– Вы были на войне?
– Да, был. Ушел добровольцем как только заговорили о призыве. За два года я как раз женился на Линде, и ровно в сорок первом родилась Джейн.
– У вас очень красивая жена.
– Благодарю, – улыбнулся Эйдин. – Полагаю, тут мы с вами спорить не будем. Так вот, сразу после этого я записался в пехоту и ушел служить до сорок третьего.
– Что случилось в сорок третьем? – поинтересовалась Мадаленна; центральные улицы приближались все быстрее, и ей захотелось замедлить шаг.
– Меня ранили в ногу. – мистер Гилберт усмехнулся. – Причем, в мою самую любимую, правую. Пришлось демобилизоваться, и тогда закончилась моя бравая служба. К счастью, Джейн мало что помнит из войны. А вы?
– Помню, но очень обрывочно. – посерьезнела Мадаленна; она все еще просыпалась по ночам от того, что ей слышались взрывы на улице. – Помню, что сначала было очень темно, а потом на небе появлялись искры. Помню, что сильно гремело. У меня всегда были слабые уши, даже летом я носила шапки, и мама все боялась, как бы я не лишилась слуха.
– Почему вы не уехали?
– Мама работала медсестрой, и мы все время ждали отца. Он служил на флоте. Помню еще целую коробку шоколада, которую маме подарили в госпитале, когда война закончилась. Она всю отдала ее мне, а я спрятала ее под кровать и только смотрела, чтобы конфеты не заканчивались.
Дорога пошла под горку, и она едва ли не бежала, ноги сами несли ее, а может быть ей просто хотелось убежать от воспоминаний, но всякий раз, когда она оборачивалась, ей встречалась теплая улыбка. Да, такой человек не мог быть один, пронеслось в голове у Мадаленны; он должен нести счастье кому-то определенному.
– А я всю войну продумал. – отозвался Эйдин.
– О чем?
– О том, что я буду делать, когда вернусь домой. Я и раньше работал преподавателем, защитил несколько степеней, и все думал, что в политику не сунусь ни за что, –