Камерные гарики. Прогулки вокруг барака (сборник). Игорь Губерман

      Двух миров посреди мой дворец из досок,

      двух миров я изгой и приблуда;

      между злом и добром есть пространства

      кусок,

      и моя контрабанда – оттуда.

      Любовь с эмиграцией – странно похожи:

      как будто в объятья средь ночи

      кидается в бегство кто хочет и может,

      а кто-то не может, а хочет.

      А мы, кто боится дороги другой,

      скользим по накатанным рельсам,

      легко наступая привычной ногой

      на горло собственным пейсам.

      Самим себе почти враги,

      себя напрасно мы тревожим —

      с чужой начинкой пироги,

      мы стать мацой уже не можем.

      Я счастлив одним в этом веке гнилом,

      где Бог нам поставил стаканы:

      что пью свою рюмку за тем же столом,

      где кубками пьют великаны.

      В каждый миг любой эпохи

      всех изученных веков

      дамы прыгали, как блохи,

      на прохожих мужиков.

      Учился, путешествовал, писал,

      бывал и рыбаком, и карасем;

      теперь я дилетант-универсал

      и знаю ничего, но обо всем.

      Дух осени зловещий

      насквозь меня пронял,

      и я бросаю женщин,

      которых не ронял.

      Россия красит свой фасад,

      чтоб за фронтоном и порталом

      неуправляемый распад

      сменился плановым развалом.

      Россия нас ядом и зверем

      травила, чтоб стали ученые,

      но все мы опять в нее верим,

      особенно – обреченные.

      То ли с выпивкой перебрал,

      то ли время тому виной,

      только чувство, что проиграл,

      неразрывно теперь со мной.

      Запой увял. Трезвеют лица.

      Но в жажде славы и добра

      сейчас мы можем похмелиться

      сильней, чем выпили вчера.

      Россияне живут и ждут,

      уловляя малейший знак,

      понимая, что наебут,

      но не зная, когда и как.

      Очень грустные мысли стали

      виться в воздухе облаками:

      все, что сделал с Россией Сталин,

      совершил он ее руками.

      И Россия от сна восстала,

      но опять с ней стряслась беда:

      миф про Когана-комиссара

      исцелил ее от стыда.

      В душе осталась кучка пепла,

      и плоть изношена дотла,

      но обстоят великолепно

      мои плачевные дела.

      Земная не постыла мне морока,

      не хочется пока ни в ад, ни в рай;

      я, Господи, не выполнил урока,

      и Ты меня зазря не призывай.

      Ни успехов, ни шумных похвал,

      ни покоя, ни крупной казны —

      я не знал, ибо все отдавал

      за щемящий озноб новизны.

      Я ловлю минуту