Мемуары гейши из квартала Шинмати. Дэйки Като
отчаяния ее настоящее лицо: настороженное, негодующее, дерзкое, алчное к любым проявлениям жизни. С жаром она живописала свои мечты о большой независимой жизни за стенами резиденции гейш. В те мгновения ее темные глаза вспыхивали задором юной наездницы, рвущейся на поля сражений. Тонкие губы отважно кривились, предвкушая новые горизонты.
– Я живу как узница, моя милая Мико, – роняла напоследок Окику, обретая былое наигранное бесстрастие. – Здесь цветы неподвластны солнцу и медленно отцветают, а я с каждым днем все дальше от истинной природы жизни. Как же смогу я выдержать эту пытку властью минут убийственного безвременья?..
Я была не в силах ответить что-либо вразумительное на эти трагические вопрошания. Вместо слов утешения из уст моих вырывались лишь долгие вздохи смятенных чувств.
В таких потрясенных молчаниях мы разделяли друг с другом горькую участь пленниц «Сада изобилия». И глядя в эти мгновения на решительный профиль подруги, сурово очерченный в контражуре закатных лучей, я все больше утверждалась в мысли, что мои опасения были столь же бездонными. В финальных отблесках мне уже мерещились неизбежные знамения ее будущего рокового сопротивления системе.
Глава 6. Искусство остроумной беседы
Годы ученичества в «Саду изобилия» продолжали свой бесконечный виток. Безжалостная муштра под началом Акиры поглощала все мои дневные и ночные часы, превращая меня в послушный сосуд для вмещения классических творений айнов4.
Погруженная в эту безумную круговерть постижения увлекательных обрядов и премудростей, я временами забывалась в своем деревенском происхождении, как будто родилась в самих недрах аристократического сословия гейш. Навыки утонченного красноречия, тонкое владение нюансами мимики и телодвижений с каждым разом все больше отдаляли меня от изначальной дикарской природы.
Однако внезапные встречи с родными выбивали из этого самовосприятия и заново обнажали истоки моего воистину гадкого утенка. В краткие визиты домочадцев в обитель я воочию убеждалась в пропасти, отныне разделяющей меня и прежних близких.
После томительных ожиданий в комнатах для свиданий, исписанных благородными стихами и пропитанных ароматным дымом курильниц, наконец приходил черед встретиться с моими дорогими. Как только вереница сгорбленных крестьянских силуэтов просачивалась в приоткрытую створку, на их потрепанных лицах начинало проступать смущенное оцепенение и тень нескрываемой боязни.
Вот отец мой, некогда такой могучий, упадает в растерянном поклоне навзничь перед моими ступнями. Его узловатые кулаки неуверенно озираются в поисках приюта для растопыренных мозолистых пальцев. Я лишь жестом подаю знак, что он может преклонить колени в благоговейной позе.
За спиной старика маячит пригорбок сутулой спины матушки. На ее заплаканных глазах мерцают мутные росинки. Как-то странно кривятся в полуулыбке ее бескровные губы,
Айны – народ, древнейшее население Японский островов.