На солнце и в тени. Марк Хелприн
бесконечность. Все остальные вещи – викторианский письменный стол, диваны, которые он заново обтянул дамасским шелком, новые шторы и ковры, – казалось, естественным образом заняли свои места вокруг нее, становясь благодаря ей еще красивее.
Он вернул тысячи книг на свежепокрашенные книжные стеллажи, сооруженные вдоль южной и западной стен гостиной, и развесил полки в бывшей спальне отца, которую преобразовал в кабинет. Заново отполировал стол в столовой, заменил ледник электрическим холодильником, а прежней своей комнате в глубине квартиры придал аскетический вид, поставив в ней, однако, двуспальную кровать.
Жил он тихо, почти без гостей и не торопя события. Решив не предпринимать никаких важных шагов, пока не минует хотя бы год гражданской жизни, он девять месяцев не испытывал необходимости в действиях или решениях. На работе он мало что делал, предоставляя Корнеллу Верну распоряжаться почти всем. Гарри занимался своим здоровьем, читал и много времени уделял размышлениям и воспоминаниям, сидя в парке или дома. Он знал, что его способность к действию может вспыхнуть молниеносно, что мир в мгновение ока может снова стать требовательным и опасным. Но сейчас у него была передышка, за которую он был благодарен, даже зная, что она не может продолжаться бесконечно.
Вопреки всем своим намерениям, но с полной уверенностью, что это будет правильный шаг, ровно в восемь Кэтрин встала, подошла к столу, где стоял аппарат, о котором она думала на протяжении двух дней и на который смотрела вот уже полчаса, сняла трубку и положила ее на лежащий рядом блокнот. Потом открыла широкое французское окно, прошла на террасу и стала у перил, где с одного бока ее касались глянцевые листья апельсинового дерева в горшке, а с другого – лимонного.
По течению быстро двигался корабль, шедший при всех огнях из Хелгейта. Он ворвался в поле зрения, точно атакующая кавалерия, промелькнул, как автомобили на шоссе, и в сгущающейся тьме помчался вниз по реке. Она проводила его глазами. Когда он исчез, она вошла в гостиную, взяла телефон и понесла его к перилам, осторожно разматывая длинный шнур, потому что не любила ненужных узлов. Прежде чем положить трубку на место, размяла в пальцах листок лимона, закрыла глаза и вдохнула аромат. Почувствовав себя готовой, опустила трубку на рычаг. Глянув на крошечные часики, которые никогда не были точны, хотя их каждый год по нескольку раз ремонтировали, она увидела, что с назначенного времени прошло почти пятнадцать минут.
Гарри сидел в своей гостиной – дальше от центра города и западнее. В четыре больших окна был виден парк с мерцающими фонарями, которые по прихоти ветра то закрывала, то открывала свежая листва. За водохранилищем начинали загораться окна на фасадах похожей на каньон Пятой авеню и в более высоких зданиях дальше; камень еще хранил отблески зашедшего красного солнца, и свет был тусклым, но становился все ярче. Краем глаза он видел картину Мане в золотой раме, сияющую, как синее море. Он решил не звонить раньше двадцати