Свет, который есть в тебе. Гелия Харитонова
и шлёпаются на деревянный пол. Капли превращаются в пятна. Появляется мягкий запах влаги и дерева. Вика любит его. А ещё – запах канифоли. Вон она, в ящике рядом с пианино. Туда ступают либо всей ступнёй, либо только пятаком пальцевых туфель – пуантов – опять же, чтобы не скользить на полу. Канифоль пахнет хвоей, смолой. Она хрупкая, как стекло, с характерным треском раздавливается под упором ноги. Похожа на монпансье, и хочется её съесть. Но она невкусная – они с Аллой пробовали в детстве. Поэтому сейчас Вика решила, что канифоль похожа на янтарь.
В зал вошла Корзунь. В широкой блузе и узкой юбке до колена со шлицей сзади. У Тамары Леонидовны, сколько помнит Вика, в одежде всегда свободный верх и узкий низ, который ничуть не мешает ей показывать различные комбинации артистам. Она тогда привычным движением задирает юбку вверх, давая свободу ногам, и начинает ими выводить всевозможные па. Волосы уложены сзади в какой-то немыслимый по красоте валик – как диадема, только вверх ногами. Вика никак не поймёт, как такое сооружение из волос вообще можно самой себе сотворить, да ещё на затылке.
Она присела в реверансе, приветствуя педагога.
– Здравствуй, Вика! – Тамара Леонидовна кивнула. – Всё хочу поговорить с тобой, да никак не соберусь. Но вот уж откладывать некуда. Что у тебя сегодня по занятости?
– Ну, вот сейчас класс… – Вика начала перечислять.
– Сегодня у нас весь урок пальцевый, ты же помнишь? – перебила Тамара Леонидовна.
– Да-да. – Вика кивнула и на всякий случай взглянула на скамейку: взяла ли она дополнительную пару пуантов. – Потом репетиция, а вечером – «Лебединое».
– Да, оно долгое. Поэтому вечер отпадает. А перед спектаклем домой поедешь? А то, может, давай поговорим в обед?
– Конечно, давайте.
Вика любила Тамару Леонидовну. У них давно сложились доверительные отношения: не просто «педагог-ученица», а ближе к «бабушка-внучка» – ещё в бытность студии. И даже в доме у Тамары Леонидовны Вика бывала не раз, а это, прямо сказать, из ряда вон, небывалое – чтобы ученицы были вхожи в дом педагога. Поэтому ничего удивительного в этом предложении сейчас не было. Хотя настойчивое желание Корзунь поговорить как можно скорее немного беспокоило.
Тамара Леонидовна жила рядом с театром. Она была одинока: муж, намного старше её, умер лет десять назад. Детей, как у многих балетных пар, у них не случилось. Что-то необъяснимо родное, своё почувствовала она в этой маленькой девочке тогда, давно, когда мама привела её на просмотр. И хоть злилась и сердилась она на Вику часто, любила её всем сердцем. Вика была бесхитростной, искренней и доброй. Господь щедро наградил её талантом танцовщицы: природные данные у Виктории Градовой были ох какие – она вполне могла стать блестящей балериной. Ей всё легко давалось. Там, где другие добивались результатов изнурительным трудом, она осваивала всё очень быстро и исполняла безупречно. Как будто она и есть сам танец. Тамара Леонидовна никак не могла уловить, откуда такая виртуозность в этой девочке. Причем, похоже, сама Вика не осознавала