В огонь. Валерий Терехин
“Хожа́лый вздумает напиться…” Погоди, ты трезв как стёклышко. Просто адское пекло с утра. Полтора месяца без дождя».
Выбрел из последних сил к хозяйственному проулку, и укрылся в спасительной тени, отбрасываемой торцом двенадцатиэтажного здания. Напылённый металлургической копотью железобетон раскалялся, но рядом с цоколем было по-прежнему прохладно.
«А вот и мусорка. Плечистые хлопцы разгружают фургон с продуктами. Тесно-то как. Ну, по-другому побалакать не удастся».
Беспечно и отвязанно проскользнув мимо рукастых братков, юркнул в пространство между глухой стеной и съёмным кузовом с пищевыми отходами и наконец вышел к лестнице, рискуя схлопотать чем-нибудь в темечко из любого окна сверху.
«Вот теперь можно и MP3-плеер, – напялил наушники, громкость убавил. – Как тяжело с ней встречаться… Проклятье, когда закончится эта пытка?.. Ладно, потерпи чуток».
Она была единственным человеком из его позавчерашней жизни, в которой он уже заикался, но ходил, не припадая на правую ногу от мучительной рези в колене, и лоб и переносицу ещё не опалило пламя сожжённого Дома Советов, – единственной, кому он позволил остаться в этом новом, заново выстроенном существовании, в котором прозябал под вымышленным именем. После стольких лет напрочь забыл про столовую в хирургическом отделении окружного госпиталя ПрикВО. Но ей вот запомнился. Почему? Может, после той памятной стычки с афганцами-«самоварами», когда он, прикрываясь от мисок и кружок с едой и компотом, летевших в него со всех сторон, отступал к двери, и все равно пропустил осколочную «утку», рассёкшую щеку и задевшую висок. Она тогда прибежала из столовой, утянула в коридор, затащила в медсестринскую и прижгла первым, что попалось под руку – перекисью водорода. А он ещё долго не мог унять нервную дрожь и отчаянно зажимал рот, чтобы не выдать вслух порцию бессвязного тикового заикания… Через двадцать лет, после удачной командировки в Белгород, его, только-только прикомандированного к оргкомитету ЭрЭнЭрЭнПэ, послали в Левобережную Украину, поручив восстановить прежние знакомства, которых у него не в заводе не было; в Запорожье приехал тогда ночью, выбрел по незнакомым улицам к нужному отелю и, войдя в холл, осведомился у сонной дежурной о забронированном номере. Едва заполнил форму и получил от службы ресепшен[20] ключи, как кто-то обошёл сбоку, заслонил тучным телом и мягко окликнул по имени, которое не хотел вспоминать.
– Олежек, ты?..
И он, гордо ненавидевший ту жизнь, из которой вырвался навсегда, вдруг сломался и покорно кивнул, нехотя узнав в неумолимо расползавшейся провинциальной даме миловидную когда-то старшую сестру-хозяйку из далёкого Львова…
«Хорошо, хоть не по фамилии, – думал он, опомнившись. – А что, если Олег – моя прежняя кличка?..»
Из рок-забытья его, наконец, вызволил голос, глухой и напряжённый.
– Ванечка!.. Подойди поближе, тороплюсь я.
Тяжёлой слоновой поступью, прощупывая ступеньки бетонной лесенки распухшими варикозными
От англ. reception (размещение).