Доброволец. Записки русского пехотинца. Михаил «Норман»
три часа вместо уставных двух. Ничего, в первые дни было куда хуже.
Локти на холодном подоконнике, глаза глядят, глядят, глядят в промозглую ночную тьму, слух ловит малейшие оттенки звуков. Где-то грохочет, видно, бьет тяжелая арта. Звуки разрывов смешиваются с ревом орудийных стволов. Потом откуда-то, кажется, слева и гораздо ближе доносится с полдюжины сдвоенных гулких хлопков. Минометы. Вдруг, где-то впереди, возникает яркая вспышка. Разрыв высвечивает край далекого леса. Во что это наши ударили? Вопрос, как всегда, не имеет ответа. А вот еще вопрос: почему на этой войне артиллерийские бои вечно разыгрываются ночью? Днем, обычно, стоит тишина, но уже часов с семи вечера «бабахи» слышатся все чаще. Словно артиллеристы кого-то стесняются.
Под окном звук шагов. Вдоль забора удаляются две фигуры: ночной патруль отправился на обход. Я хорошо знаю их путь: от калитки рядом с административным зданием по дорожке вдоль траченной осколками стены, вдоль «железки» где кустарник примыкает к забору. Оттуда в любой момент может вылететь граната… Потом справа возникнет темный силуэт «Дома Павлова» и станет чуть полегче: все же там круглосуточно дежурит наш дозор. Дальше длинный переход, метров пятьсот мимо угольного террикона и вновь поворот. Можно перевести дух: дальше за забором видны дома деревни Комиссаровка, а это уже тыл. Но расслабляться все равно не стоит. Тыловая часть промзоны – сплошь брошенные или недостроенные цеха, где можно хоть батальон скрытно разместить. Патруль высматривает свежие следы на снегу, продвигается вперед, докладывая о перемещении: «Я патруль, точку 3 прошел… точку 4 прошел… точку 5 прошел». Тихонько похрустывают по наледи ботинки, патроны в стволах «калашей», дистанция между патрульными 3—5 метров. Вот уже и административное здание показалось… Дом, милый дом!
Окна корпуса темные, но если глянуть в тепловизор, то одно из них будет ярко светиться: там узел связи, на нем двое: Чукча и Ветер. Один сейчас спит на раскладушке, другой сидит среди разной мудреной аппаратуры и слушает эфир, иногда передавая или получая радиограммы, но главным образом сканируя частоты, фиксируя радиообмен противника. «Пан комадир, дозвольте обстрелять „зеленку“. А шо так? Да дюже страшно. Ни, нэ дозвлоляю». У связистов своя война, свои задачи, свое видение поля боя. Они выходят из своей кельи только в столовую, да и то по очереди. Они света белого не видят, и в то же время видят гораздо больше любого из нас. У них там не только радио, но и спутниковая связь и еще куча всего, а нам, простой пехоте, к ним нельзя. Я как-то раз поднялся: интересовали углы и расстояния для расчета минометной стрельбы. Выяснил все, что нужно и отправился с предложением к командиру, а с тем сделалась форменная истерика. Устроил разнос и связистам, и мне, так, что всякое желание выступать с инициативами пропало. Давно подозреваю, что связисты тут главные, а мы – просто их охрана. Разведчики и учебка прилагаются в довесок. Вот и Кирдык, начальник связи всей бригады