Апостол для Рафаэля. Елена Сушкевич
акушер вошёл в палату и с довольным видом объявил, что мы можем перейти в родильный зал.
Крики боли и стенания оглушили меня, когда мы приблизились к той части отделения, где находились несколько родильных залов.
Пахло хлором, лекарствами, дезинфицирующими средствами и к этому запаху добавлялся неуловимый аромат чего-то другого. Размышляя над этим, я и сейчас с трудом могу это выразить, чтобы донести до вас. У каждого из нас свои собственные воспоминания, связанные с тем или иным запахом. Иначе запах не имел бы смысла без определённого рода эмоций, которые он в нас вызывает, когда мы находимся в той или иной ситуации.
Каждый может вспомнить, когда он был ребёнком, как вкусно пахнет на кухне, когда приближаются праздники или должны прийти гости. Запах новой игрушки, подаренной книги или отвратительные запахи, например, как неприятно пахло изо рта у одной из моих одноклассниц; разговаривая с ней, я вынужден был отходить от неё на пару шагов, иначе меня стошнило бы.
Так вот, в родильном зале пахло тёплым запахом, отдалённо напоминавшим что-то неведомое, что не удавалось сразу вспомнить. Ах да, ну конечно, чем-то это напоминало аромат комнаты, в которой вы только что часа три кряду занимались сексом. Сладковато-пряный, немного мускусный. Запах удовольствий и начала новой жизни, если хотите. Если вы позволите ей зародиться. Мы хотели нашего второго ребёнка, и запах, ассоциирующийся у меня с Софией, – это запах зачатия и запах младенца. Логично: процесс и результат. И результат, скажу я вам, получился очаровательным.
Потуги шли медленно, несмотря на полное раскрытие шейки матки, что-то препятствовало тому плану родов, который предусмотрел наш акушер. В который раз он смотрел во влагалище моей жены, но головка ребёнка не думала показываться.
– Ещё, тужьтесь, вы должны помочь своей девочке! – рявкнул он.
Лиза, взявшись за поручни, предусмотренные для рук на гинекологическом кресле, глубоко вздохнув, напряглась изо всех сил, и когда потуга отступила, резко откинулась назад, часто дыша. Я вытирал ей со лба пот, и мне становилось не по себе, глядя на то, как мучается дорогое мне существо, моя Лиза.
Прошло пятнадцать минут, а головка едва виднелась, врач хмурил брови, смотрел на часы, ходил взад-вперёд по родильному залу и, подойдя к родильному столу, вдруг резко начала давить обеими руками на живот Лизы. Она сразу скорчилась и согнулась вдвое, вцепившись руками в халат врача акушера, она держалась за него, вопя подобно раненому животному.
– Тужься! – захрипел врач, который был довольно крупным детиной, и в какой-то момент мне показалось, что он просто-напросто раздавит Лизу.
– Не могу! – выкрикнула она, её лицо стало багровым от напряжения, искусанные в кровь губы были крепко сжаты, мне казалось, что ещё чуть-чуть и она умрёт от разрыва сердца.
– Прекратите! – закричал я, оттаскивая врача акушера от Лизы. – Вы же убьёте её!
– Я спасу её и вашего ребёнка, не мешайте мне! Выведите папашу из зала! – рявкнул