Под звездопадами. Олег Кравченко
у богов. Еще до запрета религий, в школе нам рассказывали это на уроках истории. Но кого же я все-таки умоляю, как не этого чуждого и непонятного нам Бога, в сущности которого я не разбираюсь? Такая уж наша природа – умолять и просить сделать то, что не в силах, высшую сущность, в которую верили наши предки, а мы вроде разумные существа, все еще продолжаем взывать к ним и умолять. На этой войне я еще толком и смертей не видел. Конечно, видел, как умирали десятки, в один миг и мучительно, видел трупы и гниющие останки, но смерть товарища ―это совсем другое. Когда умирает друг или близкий человек, смерть будто соприкасается с тобой, отбирает то, что тебе дорого, того, к кому привык, и, если есть хоть какая-то надежда, даже призрачный ее отблеск, я буду взывать о помощи к этим богам, пусть даже в них никогда не верил.
Мы спускаемся по разбитым ступенькам лазарета, врываясь в глубокий и просторный блиндаж. Под низким потолком свисает огромное количество тусклых мигающих ламп, почти все электричество идет на защитную систему от снарядов, оставляя на другие потребности лишь малую его часть. Буквально все здесь забито, на койках и на полу лежат раненые, стонущие от боли существа. Кровь везде, ужасный запах лекарств и духота, способная свести с ума даже здорового человека.
– Есть кто? Здесь раненый! – громко кричит Артур, разбудив нескольких раненых, которые в ужасе, очнувшись от сна, дарившего им миг успокоения от жуткой боли, начали вопить.
Из-за дальних коек выбегает мужчина средних лет в сером испачканном красными пятнами халате. Огромные капли пота зависли на его низком лбу, и лишь пышные брови не дают им возможности залить глаза. Усталые очи смотрят на нас, изнывая желанием сна и тихой усталости.
– Уносите, – говорит вдруг он, бегло осмотрев тело Эрнеста.
– В смысле? Куда? – почти в унисон спрашиваем мы.
– Я бы советовал прикончить его быстро и в яму, ну или подождать немного и тоже сбросить в яму, – говорит врач, зевая широко, и разворачивается, чтоб уйти.
Перескакивая через израненное тело, Генрих делает резкий выпад и хватает врача за края его халата, брызгая белой слюной при каждом слове. Во время злости у него всегда повышается слюноотделение, и он плюется как верблюд.
– Какого хрена? Вы же врач, это лазарет, а вот там, – показывает, – лежит раненый.
– Вот именно, – мужчина вытаскивает края халата из рук Генриха и отпихивает его. – Я врач, а это лазарет, только это уже не просто раненый, а почти мертвец. И то, что я потрачу драгоценные медикаменты, которые сейчас не хватает, не изменит ситуацию никак. Посмотрите, сколько их, всем нужно должное лечение, огромное количество лекарств, но что я могу сделать, если их почти нет? – он уходит, пропадая в густом лесу коек.
Мы остаемся стоять неподвижно, не решаясь сделать и шага. Эрнест еще дышит, хотя намного слабее и более тяжело, грудная клетка то резко поднимается, то опускается, как прилив на море,