Поиски национальной идентичности в советской и постсоветской массовой культуре. Кирилл Королев
стереотипы, по сей день эксплуатируемые как государственной пропагандой, так и массовым искусством.
«Русь изначальная», догосударственная, вошла в советскую массовую литературу с публикацией одноименного романа В. Д. Иванова (1961), который сразу получил читательское признание302; более того, название романа со временем сделалось популярной дефиницией, по сей день бытующей в массовой культуре303. В романе описывается родовое южнославянское общество VI века: крепкие автономные роды, возглавляемые «князь-старшинами», и межродовая дружина во главе с воеводой, обороняющая границу «Поросья» от набегов кочевников. Главный герой романа – воевода Всеслав304, чтящий отеческих богов (прежде всего Перуна как покровителя ратного дела) и защищающий уже не столько владения родов, сколько саму «родимую землицу». «Вот твой бог, а вот твои братья, – говорит он молодому дружиннику. – Мы дружина Перуна, один за всех, и все за одного. Мы выше рода, мы сила росского языка, меч и щит». Одержав ряд побед над степняками, Всеслав объединяет под своей властью все роды Поросья и даже соседние племена, становится фактически самодержавным правителем («Непослушных ставленные мною князь-старшины смертью накажут на месте!») и предпринимает поход на Византию, после которого россы отправляются на север – вовлекать в «союз россичей» дальние славянские племена, вплоть до вятичей.
Этот роман В. Д. Иванова содержит несколько сюжетных ходов, впоследствии растиражированных позднесоветским историческим романом и «ефремовской школой» советской фантастики, а затем унаследованных «героическим» славянским фэнтези:
– романтический герой-одиночка, бросающий вызов традиционному укладу жизни (разумеется, данный сюжетный ход не является исключительной прерогативой советского исторического романа, однако он постоянно воспроизводится, поэтому выделить ее необходимо);
– романтическая идеализация «своего», прежде всего «земли», «почвы» и «языка»305;
– абсолютизация инакости «чужого» (с чужими, неславянами, не договариваются, их грабят и уничтожают);
– алиенизация Степи (противопоставление оседлых славян кочевым степнякам, которые «не в силах понять» славянский образ жизни)306;
– условно-средневековый мир, в котором разворачивается действие (хотя сюжет отнесен к VI веку нашей эры);
– поклонение языческим божествам как элемент достоверности «декораций», на фоне которых разворачивается действие;
– былинно-сказительская стилистика повествования (уснащение текста историзмами и архаизмами, использование лексических оборотов из былин, былинный «напевный склад» речи героев и т. д.; отчасти этот художественный прием использовал и В. Ян, однако именно с «Руси изначальной» данный прием стал обязательным элементом советского исторического романа307);
– широкое использование архаизмов и псевдо-архаизмов
Один из членов московского «русского клуба», прозаик А. И. Байгушев в своих воспоминаниях утверждает, что В. Д. Иванову пришлось пережить «многие годы преследований и травли»; подтверждений этому заявлению в других источниках обнаружить не удалось. См.:
Об этом свидетельствует, например, результат поисковой выдачи по запросу «Русь изначальная» в Google: 391 000 ссылок, причем приблизительно каждая четвертая/пятая из них отсылает к печатным и электронным материалам в СМИ под таким заголовком, и во многих случаях роман В. Д. Иванова не упоминается даже вскользь. Можно вспомнить и пародийные тексты последних лет, высмеивающие модели советского исторического романа, в частности, «Русь измочаленная» и «Работорговцы» (пародия на «Ратоборцев» А. К. Югова) Ю. Ф. Гаврюченкова.
Любопытно, что герои многих произведений советского исторического романа и современной славянской фэнтези носят имена с окончанием «-слав» или «-слава» (Всеслав, Мирослав, Твердислав, Милослава и др.) Вероятно, по мнению авторов, подобные имена служат дополнительным средством славянской идентификации персонажей. По замечанию Т. Н. Бреевой, эта практика в отечественной словесности восходит к XVIII столетию: «…в культуре XVIII века этимология имени «славяне» выстраивается по созвучию слова «слава». Героический дискурс в осмыслении национальной идентичности поддерживается появлением многочисленных волшебно-богатырских повестей: «Пересмешник, или Славенские сказки» М. Чулкова, «Старинные диковинки, или Удивительные приключения славенских князей…» М. Попова, «Русские сказки, содержащие древнейшие повествования о славных богатырях, сказки народные и прочие оставшиеся через пересказывание в памяти приключения» В. Левшина». См.:
О значении этих и подобных им понятий для русского национального самосознания см.: Рябов О. В. «Матушка-Русь». Опыт гендерного анализа поисков национальной идентичности России в отечественной и западной историософии.
Вполне вероятно, что В. Д. Иванов, будучи близок к движению русских националистов, был знаком с теорией пассионарности Л. Н. Гумилева (см. далее) и разделял представление последнего об «этнической несовместимости» славян и кочевников-тюрков. О влиянии теории Л. Н. Гумилева на идеологию русских националистов см. указанную работу Н. А. Митрохина. Также существует мнение, что Л. Н. Гумилев, сам оставаясь в рамках исторической науки, «подготовил почву для бурного произрастания разнообразных творцов псевдоисторического бреда… с необходимой аудиторией потребителей их продукции. Без него ни первые не были бы столь самоуверенны, ни вторые столь многочисленны. Ибо Л. Гумилев своим авторитетом как бы санкционировал произвольное обращение с историей». См.:
См.: