Вчера я убил свою мать. Марк Перовский
занимались своими делами, стараясь не потревожить спящего дракона в своём логове – мать. Она работала тогда от среды до среды, поэтому приходила домой поздно и тут же заваливалась спать. Мы были даже рады этому – и деньги в семье появились, и криков стало значительно меньше.
Однако что-то пошло не так, и когда Джон захотел выйти в сортир (который к слову тогда ещё был на улице), то мне пришлось пойти с ним. Всё-таки ему всего семь лет, а метель была в ту ночь страшная.
Я надел зимнюю куртку, одел Джона потеплее и вместе мы вышли наружу, прихватив с собой наш общий керосиновый фонарь с выгравированной фамилией нашей семьи: О'Хара. Прошли несколько десятков метров, крепко держась за руки, чтобы не потеряться в бесконечной тьме и боли от постоянно бьющего в лицо снега, к тому же ещё и постоянно заваливающегося за шиворот.
Я подождал, пока Джон сделает свои дела, и мы быстро побежали обратно.
А когда вернулись, то обнаружили, что мать проснулась и увидела, как Филипп с Сэмом случайно разбили её любимую фотографию бабушки, когда шли вниз, попить воды. Стоило нам войти в дом, как сердце сжалось.
Сжималось оно ещё долго.
Она вытолкнула нас на улицу, якобы, чтобы мы подумали над своим поведением. Вытолкнула Филиппа и Сэма без зимней одежды, в одних ночнушках и тёплых носках, которые им связала Лейла на Рождество.
Это были самые долгие два с половиной часа в моей жизни, да и в жизни братьев. Я снял свою слишком большую для моего тела куртку, постарался обхватить всех сжавшихся в одну кучку братьев. Снег хлестал по лицу, холодный воздух обжигал лёгкие, мешая дышать, ещё и темно было хоть глаз выколи. Всё это смешалось в сплошной поток боли, и я боялся даже не за себя, а за братьев, ибо не мог допустить смерти хотя бы одного из них. Мне казалось, что моё предназначение в этой семье – принимать на себя все удары судьбы и матери, чтобы никто не трогал этих беспомощных мальчиков, кроме которых я близкими или даже родственниками никого не считал.
Так мы и сидели два часа на веранде, окутанные снегом. И единственная мысль, которая крутилась в тот момент в моей голове была: «Если я не умру сегодня, то всё изменится. Я отомщу, если не умру сегодня».
Никто в ту злосчастную ночь не погиб. Но, к сожалению, ничего так и не поменялось. Всё осталось на своих местах. Кошмар продолжился.
Горящие корабли
Часть III
После того ужина мать была сама не своя. Нет, совсем не злая, даже наоборот, непривычно спокойная, статная, без намёка на агрессию. Из неё словно высосали весь гнев, который копился в ней всю жизнь, кипел внутри, словно вода в кастрюле, стоящей на открытом огне. И в доме с тех самых пор воцарилась тишина. Хотя этим словом трудно описать, как было странно ощущать себя отрезанным от всего мира и его звуков весенней оттепели, умирающего ветра, приносящего со стороны моря тяжесть солей и запах водорослей, плавающих на поверхности воды, изредка выбрасывающихся