Нефертити. Мишель Моран
коридорам скользили одни лишь кошки, гладкие и черные, с бронзовыми глазами, но они не обращали на меня ни малейшего внимания. Они охотились за остатками вчерашнего ужина, недоеденным медовым инжиром, оброненным нерадивым слугой, или кусочками восхитительной жареной газели. Войдя во внутренний дворик матери, я застала ее сидящей в саду. Она читала свиток со знакомой восковой печатью.
– Новости из Ахмима! – радостно воскликнула она, завидев меня. Лучи утреннего солнца позолотили новое мамино ожерелье из ляписа.
Я быстро подошла к ее скамье и присела рядом.
– И что пишет смотритель? – спросила я.
– С твоим садом все в порядке.
Я вспомнила свою ююбу с ее оранжево-коричневыми плодами и прелестные гибискусы, которые посадила минувшей весной. Меня не будет рядом, когда они расцветут и созреют.
– Что еще?
– Виноград растет быстро. Смотритель пишет, что через три недели, к началу лета, уже будет произведено шестьдесят бочек вина.
– Целых шестьдесят! А они отправят их в Мемфис?
– Разумеется. А еще я попросила прислать свои льняные платья. В спешке перед отъездом я забыла уложить их.
Мы улыбнулись друг другу в неярком утреннем свете, думая о родном Ахмиме. Разве что улыбка матери была шире и искреннее, поскольку отец сумел сохранить от нее в тайне вещи, которые не счел нужным скрывать от меня, и она еще не знала, что мы обменяли спокойствие и безопасность на тревоги и заговоры.
– Расскажи мне о Нефертити, – попросила мать. – Она счастлива? – Скатав свиток, она сунула его в рукав платья.
– Счастлива настолько, насколько это вообще возможно. Но вчера вечером фараон отправился к Кие. – Я устроилась поудобнее на прохладном камне и вздохнула. – Значит, теперь мы переезжаем в Мемфис.
Мать кивнула.
– Иначе Аменхотеп окончательно сойдет с ума от беспокойства в ожидании смерти Старшего. А может, и не только в ожидании, – с испугом добавила она.
Я быстро посмотрела на нее:
– Ты же не думаешь, что он намерен ускорить кончину своего отца?
Мать окинула дворик внимательным взглядом, но мы были в нем одни.
– Ходят слухи, что это он повинен в безвременной гибели Тутмоса. Но это – всего лишь разговоры, – поспешно добавила она. – Слуги сплетничают между собой.
– Вот только обычно они оказываются правы, – прошептала я.
Мать побледнела:
– Да.
Тем вечером мы ужинали в Большом зале, но он был полупустой, так как множество придворных принимали участие в похоронах посланника Родоса. Туда же отправились и царица, и мой отец, тогда как Старший предпочел остаться во дворце со своими женщинами и вином. За ужином он вел себя крайне непристойно, во весь голос распевая песни и шумно отрыгивая. Я видела, как он ухватил за грудь служанку, наклонившуюся, чтобы подлить ему вина, а когда Нефертити села по левую руку от мужа, Старший фараон предложил ей пересесть к нему поближе. Она спокойно проигнорировала его предложение. От обиды за нее я залилась краской негодования,