Экология русского языка. Александр Сковородников
«Слушать его (о. Антония) было одно наслаждение. Чтобы владеть таким колоритом русской речи, надо с детства прикоснуться к его корням, знать язык прародителей. Когда-то в русской гимназии дети изучали старославянский язык, в храмах Божьих они слышали великолепную церковнославянскую речь. А что они слышат теперь? Дети Франции, Италии, Испании изучают латинский язык, который является прародителем их языков. Наши дети оторваны от этого. Оторваны от языковых корней» (ЛР. 21.12.1990).
Дело усугубляется тем, что либеральная общественность и либерально настроенное духовенство призывает заменить церковнославянский язык как богослужебный язык Русской православной церкви современным русским языком (дискуссию по этому вопросу см., напр., в URL: http://www.hram-ks.ru/ts-slav9.shtml (дата обращения – 13.05.2016); URL: http://www.hram-ks.ru/Karelin1.shtml (дата обращения – 13.05.2016); URL: http://www.hram-ks.ru/Alex_pust.shtml (дата обращения – 13.05.2016); URL: http://www.hram-ks.ru/ts-slav8.shtml (дата обращения – 13.05.2016); URL: http://www.hram-ks.ru/ts-slav7.shtml (дата обращения – 13.05.2016); URL: http://www.hram-ks.ru/ts-slav6.shtml (дата обращения – 13.05.2016) и др. статьи на сайтах Православие.ру (http://www.pravoslavie.ru) и Богослов.ру (http://www.bogoslov.ru)). Поэтому есть смысл посмотреть, к каким результатам для церкви и русской культуры привела бы такая операция. Обратимся по этому поводу к суждениям авторитетных иерархов Русской православной церкви и ученых-филологов, высказываемым на протяжении всего XX века. Н. Покровский (1906 г.): «Богослужебный язык возвышенный и поэтический. <…> Молитва церковная не есть обыденное житейское занятие, она переносит нашу мысль и чувства из мира прозы и житейской суеты в область возвышенного, идеального, в горний мир» [Богослужебный язык… 1999: 83–84]. В. Певницкий (1908 г.): «Священный язык, входящий во все богослужебные чины, – это один из камней в фундаменте живого здания Церкви, неразрывно связанный с другими. Будете вынимать этот камень и заменять его другим, можете поколебать утвердившийся строй Церкви, и, вместо мнимой пользы, принесете большой вред. <…> В самом деле, не было ли бы странным для благочестивого слуха и неудобоприемлемым для благоговейного чувства глубоковерующих, если бы церковные молитвы и песнопения, лишив облачений церковного языка, облекли одеждою простых речений нынешнего разговорного языка? Помирится ли благочестивое чувство, если, например, вместо слов: отверзу уста моя, будет сказано: открою рот свой, вместо слова жезл поставим слово палка, вместо слова чело – лоб, вместо слов ланиты – щеки, вместо рамена – плечи, вместо перст Божий – палец Божий и т. п.? Как вы по-русски передадите “всяк мужеский пол ложесна разверзаяй”? Без славянщины вы не обойдетесь при передаче самых простых молитвенных обращений» [Там же 1999: 89–93]. Епископ Андроник (Никольский) (1917 г.): «Было бы странно говорить с Богом на языке обычном, если и в беседе с людьми высшими себя, естественно, мы пользуемся и языком не обыденным, а возвышенным. В частности, для нас, русских, было бы более чем странно сказать или услышать: “возьмите и ешьте, это ведь Тело Мое” или “будьте покойны” вместо “мир вам”. И прочее подобное. Или как, например, перевести по-русски: “Чрево Твое пространнее небес содела”?