Японская кукушка, или Семь богов счастья. Татьяна Герден
в мой сад? – спрашивала её Теруко, поднимая глаза на поникшую от времени верхушку Шизукэса-я. И, вздыхая, добавляла: – Птицы живут дольше, чем цветы.
«Верно, – соглашалась с ней сосна. – Но они почему-то стали прилетать гораздо реже. Видно, никому не интересны крючковатые ветки старух и их редкая, выгоревшая на солнце хвоя».
Она горько вздыхала и опять принималась скрипеть, ропща на суетность существования всего живого.
Теруко молчала. Она подумала, что, как и пурпурные сойки к старухе-сосне, её сын стал приезжать к ней всё реже и реже. И хототогису. Последний раз она к ней прилетела, когда расцвёл Гайкоку-джин. А Райдон так и не приехал на праздник хризантем. Когда он учился в Кайгун дайгакко, в Цукидзи, он к ней всегда приезжал. А потом… Потом она стала забывать его лицо. И давно не готовила его любимые кленовые лакомства момидзи и гречневую лапшу сабо. Все его одежды, выстиранные и идеально сложенные в холщовые пакеты, хранятся в доме. А его нет. Какая-то новая женщина, наверное, заполнила его душу новым важным смыслом. Что ж, это понятно. Этого следовало ожидать. Но она не обижается на него. Она получает от него письма. У него всё хорошо.
Теруко подняла глаза на Гайкоку-джина.
– Ну что? Как ты себя чувствуешь? – осторожно спросила она.
«Спасибо, у меня всё хорошо», – ответил цветок, но в голосе его уже появился отсвет той отчуждённости, что так трудно спрятать душам, приготовившимся к переходу в иной мир.
– Ты скоро покинешь меня? – спросила Теруко.
Её вопрос прозвучал как ответ. Цветок только вздохнул и виновато опустил голову. Несколько его лепестков слетело на гладко причёсанную, пожелтевшую траву.
«Ужасно неловко тебя огорчать, – сказал он, – но дни бегут так быстро… как облака. Мне так бы хотелось подольше остаться здесь. Но время неумолимо зовёт меня в даль, где я, возможно, был уже много раз, и вот мне опять пора собираться в путь».
– Да… – сказала Теруко. – Скоро по ночам будут морозы и, возможно, выпадет снег. Но знаешь, я постараюсь посадить тебя весной. И ты снова вернёшься сюда. К старой сосне.
«И ко мне», – не осмелившись выдать своих чувств вслух, подумала она.
«Правда?» – обрадовался Гайкоку-джин. В его голосе прозвучала надежда.
– Обещаю тебе, – твёрдо сказала Теруко и нежно дотронулась до его головы. Ещё несколько лепестков слетело на влажную землю.
«Ой, – смутился цветок. – Они падают так же быстро, как листья с дикого винограда».
– Ничего, – сказала Теруко, поглядев на голые ветки винограда у себя над головой. – Они тоже вернутся весной.
«Даже когда у тебя совсем не останется лепестков, Гайкоку-джин, я буду любить тебя не меньше», – хотела добавить она. И хотя из воспитания и своей природной скрытности она промолчала, цветок услышал её мысли и вспыхнул от радостного смущения. Порыв ветра сорвал с него несколько лепестков. Они ещё немного помолчали, и Теруко на прощание поклонилась ему.
«Я