Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин
что не могли закрепиться хоть на чем-нибудь, чтобы мысль обрела сперва четкость, а потом и твердость.
Лев Давыдович явно был не готов к диалогу.
Хотя и на полную катушку включал свой демагогический лексикон.
– Социализм в одной стране невозможен по определению.
– По какому? – недоумевал Сталин.
Вместо ответа Троцкий кидался цитировать то Маркса, то Ленина, то самого себя.
Зиновьев никаких доводов не приводил.
Он просто слушал, что ему говорил Сталин. Какое-то время даже делал вид, что с чем-то согласен.
Потом произносил надменное:
– Ваши аргументы слабее, чем я думал.
Каменев намекал на отношения, которые когда-то перешагивали сферу, похожую на дружбу.
Но упирался, как Сталин однажды сказал, лбом в ворота, которые сам же перед собой возводил.
Аббревиатурно троица Троцкий – Зиновьев – Каменев звучала ТЗК и составляла ядро оппозиции.
Была еще относительная мелочь – это Радек, Серебряков, Пятаков, Антонов-Овсиенко, Муралов, Шляпников, ну и другие, больше изображающие единомышленников, чем являющимися таковыми.
Всякий раз, беседуя с ними в отдельности и, словно по-шакальи оскуливая тщету, Сталин, воспроизведя в памяти их прошлое, не мог найти и грана того, что намекало бы на непримиримость в будущем.
Взять того же Радека, по-прошлому Обельсона Кару Бернгардовича.
Ну, казалось, нормальный еврей.
Деятель международного социал-демократического движения.
Звучит?
Даже очень.
Исколесил – опять же в интересах будущей революции в России – чуть ли не всю Европу.
И вот уперся лбом в те же ворота, которые пометили своей разноцветной мочой Троцкий, Зиновьев и Каменев.
У первого она была кровавой, ибо организм до конца так и не переварил рассказачивания.
У второго – желтой.
Как все, что приготовилось к тлению.
А у третьего – бесцветной.
Но со зловещим запахом.
И вот Радек вдыхал их испражнения.
Кто там дальше по списку обреченных?
Антонов-Овсиенко.
Когда-то звался «Штык», за прямолинейность в действиях.
Прославился тем, что во время Октябрьского переворота руководил захватом Зимнего дворца.
По биографии – более чем приличник.
Зачем он уперся в те самые «Пестрые ворота», ни в вольных беседах, ни в принужденных, коими являются допросы, он так и не смог определить себя.
Вот такой он!
С одной стороны – Антонов.
С другой – Овсиенко.
А – с третьей – фальшивая пуля в обойме ТЗК.
А ведь мог бы…
Сталину было невмоготу видеть тех, кто предает все то, ради чего умирали беззаветные рыцари революции, даже не помышлявшие, что когда-то те, на кого они уповали, из единомышленников превратятся в разномысльцев, а потом и в откровенных врагов.
Не подозревали те, в ком кипела идея всемирного братства, что существует некий для всех одинаково опасный господин, имя которому Эгос.
Он не имеет национальности.
Не подвержен никакому вероисповеданию.
И