Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин
чуть было до спячки себя не довел.
Но тут – троцкизм.
И – пошло поехало.
Так этот год стал Медведем-шатуном.
15
Ленин не любил работу над ошибками.
И не потому, что считал себя непогрешимым, а оттого, что они затормозили бы процесс создания «наследия».
Вот что беспокоило его в первую очередь.
Потому, когда «военный коммунизм» завел страну в тупик, он очень легко поддался на новое искушение, имя которому НЭП.
Троцкий все это понимал более других.
Но понимать мало.
Надо занять свою нишу в том глобальном процессе, который внезапно, как утлый кораблик в шторм, стал крениться то в одну, то в другую сторону.
Ну с крестьянами все было понятно.
Они во все времена учиняли невозможные бунты и непослушания.
А вот рабочие?
Почему началось, сперва брожение, а потом и волнение среди пролетариата?
И Троцкий лихорадочно сообразил: кого же подставить под удар, чтобы посмотреть, что из этого выйдет?
Своих не то что было жалко. Они попросту могли разоблачить его раньше, чем он сочинит какую-либо каверзу.
Оставался один «въедливый грузин».
Правда, некоторые говорили, что он вроде осетин.
Или – того неправдоподобней – наполовину русский.
Но это домысел и не более того.
А вообще он – грузин.
Троцкий не любил Сталина каким-то особым, к другим неприменимым способом.
Так, наверно, не любят ясную безоблачную погоду, предпочитая ей ветер и дождь.
Когда с февраля двадцать первого на Политбюро Ленин предложил продразверстку заменить налогом, все почему-то посмотрели на Сталина.
Ибо коллективно подумали, что именно ему будет поручено ковыряться в ранах, которые уже посыпали солью.
Сталин же в ту пору буркнул:
– Ну что, идем по пути, начертанном нашими противниками?
Тогда далеко не все вникли в суть этих слов.
А Троцкий – тут как тут.
Готов влезть в полемику, что двадцатый год был чуть раньше двадцать первого. А именно год назад эсеры и меньшевики предлагали поменять продразверстку на налог.
Череда же размышлений повела нынче, то есть в двадцать шестом, Троцкого дальше. Вернее, ближе. К тому, конечно, что сейчас существует как данность.
Но тут – для равновесия – был придуман еще один ход: промышленность сделали хозрасчетной.
И тогда руководители предприятий заметались.
Так – почти безболезненно – был привит продналог.
Челночит тут Троцкий, туда-сюда мечется.
Поскольку ко всему этому прямого отношения не имеет.
Сталин вроде бы тоже.
Но ему больше достается бумажный суррогат.
Это его – всякий раз – он приводит в божеский вид.
И при этом физиономия у него постной была.
Особенно после тех послаблений, когда всяк себе хозяин становится.
– А как же коллективизм? – вопрошал он.
Но ответом ему были новые уступки