Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

Обручник. Книга третья. Изгой - Евгений Кулькин


Скачать книгу
тракторного. Да и в стихах тоже нет современной поэтической риторики.

      «Дохлота дохлот», – как выразился, взирая на погоду, один из его охранников.

      В самом деле где-то он прочитал:

      Задумчив, как верблюд в пустыне,

      Идет наш безутешный век

      Туда, где истины простые

      Забыл ничтожный человек.

      Так к прошлому нас всех воротит,

      Как будто будущего нет,

      Как будто не досталось плоти,

      Чтобы ее обрел поэт.

      Или там же:

      За полтора часа страницу

      Едва осилил, словно кто-то

      Всю ночь вставлял мне палки в спицы,

      Чтоб не спешил бы к эшафоту!

      Сам давно не писавший стихов, Сталин с какой-то болезненной завистью следил за тем, как потешались всем мирским поэты и все дальше уходили от своего предназначения.

      И многим не хватало главного, что характеризует стихотворца. Это – честности. Обнаженности. Того, отчего начинается зубовная боль у тех, кто этого не достиг или, банально просмотрев, прошел мимо.

      Все пытаются ложной значительностью заменить то, что должно пребывать в простоте и даже, может быть, в ничтожестве.

      Сталин, как щенка за загривок, потрепал «Новый мир» и было уже хотел отшвырнуть его подальше, когда взор упал на стихотворение, распоперечившие две разом страницы.

      А Сталин не любил длинных стихов. Они ему напоминали дорогу в никуда.

      Но на этот раз взор его резануло название: «Происхождение».

      Интересно, на какое же еще откровение потянуло автора «Думы про Опанаса». А автором стихотворения был не всегда чтимый им Эдуард Багрицкий. И Сталин стал читать. Вслух. Сперва глухо. А потом все звонче ибо стихи, заворожили его с первых строк.

      Это было как раз то, чего не хватало жизни, что одолело все, кроме заискивания перед несбыточным. Это был своего рода минерал, без которого организм души пребывал в дряхлости и немощи.

      И стихи обрушились на эту обнаженную душу:

      Я не запомнил, на каком ночлеге

      Пробрал меня грядущей жизни зуд.

      Качнулся мир.

      Звезда споткнулась в беге.

      И заплескалась в голубом тазу.

      Сталин переглотнул пустоту, что образовалась во рту.

      Я к ней тянулся… Но, сквозь пальцы рея,

      Она рванулась – краснобокий язь.

      Над колыбелью ржавые евреи

      Косых бород скрестили лезвия.

      Где-то – полузвучно – прошнуровал небо аэроплан.

      И все навыворот.

      Все как не надо.

      Стучал сазан в оконное стекло;

      Конь щебетал; в ладони ястреб падал;

      Плясало дерево

      И детство шло.

      Сталин промокнул лоб… Видимо, температура усиливалась. Или, наоборот, падала. А стихи шли дальше. Стихи о детстве:

      Его о́пресноками иссушали́,

      Его свечой пытались обмануть.

      К нему в упор придвинули скрижали –

      Врата, которые не распахнуть.

      Еврейские павлины на обивке,

      Еврейские


Скачать книгу