Полоса отчуждения. Евгений Кулькин
и профессиональную деятельность пора поменять на духовные практики?
И тут Максим как бы увидел, в чем суть его кулинарной несостоятельности. Для костра Подруга Жены собирала только уродливые сучья.
– Не знаю, почему, – в следующую минуту сказала она, – но не мне всегда вдувает в голову мысли типа: «Встретилися в вечности». А молитвенный шепот добавляет: «Глубже и вечнее борьба за признание, обольщающее все, что только можно».
Максим то и дело ловил себя на ощущении, что уже способен на соединение ожидаемого и происходящего.
Это все развила в нем она, Подруга Жены, которая Европу зовет «пожилой», а Америку «до безобразия юной».
Причем она никогда не назидает.
Не понуждает присоединяться к своему порыву.
Но при ней он как бы теряет волевой настрой личности, чем-то схожий с объемом в пространстве, и его постигает самое острое отчаянье.
На образном уровне она для него указующий перст судьбы.
Порой, рисуя прямо на земле соответствующие знаки, она говорила:
– Единственное, чему тебе, Макс, надо учиться, – это искусству.
Он не возражал, но стеснялся спросить, как это сделать.
Наверно, у нее лопнуло терпенье, и она появилась у костра с ведром воды.
– Ну что, – спросила, – теория с практикой не срослись?
Он угукнул, сам заметив, что шашлычное мясо давно превратилось в полууголья.
– Ну что, – сказала она, заливая костер, – зато пришло осознание внутреннего движения души. И найдена разница между порывом и преодолением.
С этими словами женщины засобирались домой.
А он стал вспоминать стихи, которые когда-то вычитал не до полной запомненности. И звучали они так:
Вот в лесу особый рык –
Это ладит кум шашлык.
А кума ему под стать,
Хочет молча отстрадать.
Потому от шашлыка
Получили мы пинка
Не на год, а на века.
26
Этот мужик буквально цвел лысиной. Она была у него в виде лотоса. Он уселся подле Максима и сказал:
– Считай, что ты пережил нулевой стаж жизни. А эта гражданка раздает не только подачки, но и подначки. Одной из них, кстати, явилась моя фамилия. Вовсе не Сюрприоз, как звала меня мама в детстве, а – Дурата.
Максим чуть подхмыкнул.
С тех пор как его сосед по гаражу, тоже с экзотической фамилией Подстрельник, посоветовал прирабатывать за рулем, Максим с неделю, а то больше провел в смущении, пока однажды не увидел на дороге прислоненца – пьяного, который уже не мог идти.
Причем его ноги напоминали выкройки еще не ведомых сапог.
И ему стало жалко беднягу.
Он потихоньку усадил его на заднее сиденье, как тот сполошно произнес:
– Если мы с тобой не тезки по отчеству, то я никуда не поеду.
И стал выбираться из автомобиля.
И уже через секунду, дохнув перегаром так, что запотели окна, сказал:
– Нынче я тринадцатый день рождения справлял.
Только погрузив пьяного, Максим понял ошибку, которая не сулит ничего хорошего: он не знал, куда везти «именинника».
И