Под трепет соловья. Сергей Ларье
и, оттого что окно было полностью занавешено, в комнату еле пробивался свет. Я даже толком не мог разглядеть лица матери – только пару раз тихонько окликнул её. Однако мать не откликалась.
Мне стало не по себе. Я ещё раз, но уже громче, позвал её и, вновь не услышав ответа, подошёл ближе. Мать не дышала, как будто бы не дышала. Тогда я распахнул штору и, так же боясь прикоснуться к ней, стал вглядываться, надеясь уловить хоть одно движение. Весь окутанный волнением, я простоял так около пяти минут, а вслед за тем всё же решился и несколько раз толкнул её в плечо. Комната пребывала в тишине. Волнение ушло, и за ним не осталось ничего. Мать умерла. Сначала я не мог поверить – только смотрел и думал, что она просто крепко спит. Я не мог осознать этого, не мог заплакать. Моё тело сковало, а шею стянула ужасная боль. Руки не тряслись и не шевелись – я окаменел. А потом – безумное горе обрушилось на меня. Я тут же рванулся будить отца.
Мир поменялся в цвете. Всё стало мрачным и бессмысленным, и солнце будто бы закатилось назад. Отец тоже не сразу понял, а как понял, то резко вскочил и следом снова рухнул на кровать. Ему сделалось плохо. Я же стоял возле его кровати, ждал и не понимал, чего жду. Мне было жалко мать, но совсем не жалко отца, и оттого – стыдно за самого себя. Когда же отцу полегчало, мы прошли в комнату к матери и на всякий случай проверили, не спит ли она. К несчастью, она не спала. Отец постоял немного, расправил ей волосы, а затем схватился за сердце и навзничь упал. Я уж подумал, что совсем один остался. Правда спустя время он пришёл в себя, еле дыша и мотая от безысходности головой. К тому моменту я наконец смирился с её смертью и принял всё как есть. Мать в самом деле тяжело болела, и когда-нибудь это должно было произойти. Жаль, конечно, что это случилось именно сегодня.
Первые минуты отец лишь плакал. Он сидел возле неё на кровати и, крепко сжимая ей руку, что-то говорил. Я в это время уже находился в зале: просто бездумно прохаживался из угла в угол и рассматривал все предметы, как будто в первый раз. Мне было тяжело стоять возле своих родителей и молчать. В голову прилетали обрывки прошлого, время шло, а будущее покрывалось пеленой. Я уже не хотел ни с кем воевать и, честно говоря, не знал, что буду делать дальше. От всего этого мне сделалось безумно пусто: и в душе, и вокруг. Я даже не заметил, как где-то через час, в зал вошёл отец и раз десять окликнул меня. От сильного горя голос его изменился: он стал слабым, сухим и невозможно назойливым. Отец просил помочь отнести мать в баню. Я кивнул головой и прошёл в спальню.
Мы оба выглядели обессиленными. К тому же, из-за мрачного молчания, нам стало стыдно друг перед другом. Руки еле слушали меня, и поначалу я даже не знал, как её обхватить. Да и от отца не было толку: крутился вокруг тела, словно собачонка. Только глубоко вздохнув, я кое-как забросил мать на плечи и понёс. В бане было прохладно. Положив мать на скамейку, я посмотрел в окошко, которое как раз выходило на пастбище, где паслась наша живность. Хотя, по правде, мне было плевать. Я вышел на улицу. Отец