Нелюбовь. Ксения Нихельман
и фруктовой карамелью. Ладонь Его отца была самой огромной, самой насыщенной и самой требовательной, не терпящей отказа. Бери – бери, говорил он. Нет-нет, отвечал я, я сладкого не люблю. Внутри меня все сгорало от стыда, потные ладошки, протянутые навстречу, дрожали как от озноба. Чертова робость, чертова слабость. В эту минуту я стыдился самого себя, свою жалкую натуру, охотливую до сладостей. Его же ладонь и ладонь Его матери были маленькими, аккуратными, но вместо одной они протягивали две. Ей я отказывал с показной твердостью и уверенностью взрослого мужчины, с той долей ленивой снисходительности, с которой опытные джентльмены отказывают дамам в попытках предложить свою бескорыстную, но абсолютно излишнюю помощь. Ему же я отказывал беспрекословно, отвергая Его ладонь, ладно Твои родители, но Ты-то разве не знаешь, что сладкое я не люблю? Принять от Него что-то в дар было превыше всего, это означало неминуемо сдаться Ему, выбросив белый флаг, впасть в подчинение и стать обязанным. Я должен был в Его присутствии сохранить хоть какие-то крохи самообладания и мужского достоинства, я обязан был держать мужское лицо, не скатываясь в бабско-зависимое положение.
Обычно мои мысли прерывал женский смех. Мать и женщины глядели на меня, полусонного от мечтательных грез и зазевавшегося. Их раскрашенные улыбки в этот миг посвящались мне одному, маленькому мужчине в большом женском царстве. Чистый восторг, умиление и обреченное на разочарование влечение: смешанные чувства вихрем проносились по их лицам, и я читал их как раскрытую книгу.
– Хороший у вас мальчик, – сладенько пели они. – Красивенький.
Или:
– Марик у вас красавчик, настоящий жених!
Те, кто посмелее, дотрагивались до моих чуть-чуть отросших волос, похлопывали, поглаживали, пощипывали, словно ручного зверька.
– Все девчонки в школе наверняка по тебе сохнут, да?
– Не успеете глазом моргнуть, как сынок в дом невесту приведет, а там и до внучат недалеко!
– А тебе самому-то кто-нибудь нравится? Невесту себе уже нашел?
Признаться честно, я даже не вникал в суть их высказываний. Треп. Пустой женский треп, как любил повторять отец.
– И чем же ты любишь заниматься? – спросила меня одна материна знакомая.
Я привычно пожал плечами. Почему-то именно этот жест я находил весьма привлекательным. Он давал мне либо пару секунд, чтобы справиться с волнением, либо в редких случаях позволял вообще ничего не отвечать – многих ответ в виде сомнительно вздернутой линии плеч полностью удовлетворял.
– Читать люблю, гулять, в мяч играть, учиться люблю.
– Учиться? – нарисованные черным карандашом бровки взлетели вверх.
– Ну, да, – я рассеянно повел плечом. – Историю люблю.
Это была чистой воды правда. Как в пятом классе мы стали изучать древнюю историю, так затянуло меня болото. С Ним мы стали ходить в школьную библиотеку и брать исторические