Затянувшийся отпуск с черной кошкой. Александр Сеземин
кому он нужен. Так и уехали ни с чем. Вот такая история.
– А Марфа нам помогает. – Степаныч, предвидя мое недоумение, хитро посмотрел на меня.
– Это как?
– А кто знает? Кому во сне что-то посоветует, на кого руку незримую наложит, полечит. Так вот.
Я что-то хотел еще спросить, но вспомнил свое состояние около дома Марфы и, промолчав, согласно кивнул головой. Так и есть.
– А в дом ее с тех пор так никто и не входил, как отводит что-то. Дверь притворена только, не заперта.
– Мужики, вы где! – вдруг услышали мы громкий требовательный голос тети Шуры.
– Ну все, не даст покоя, – заворчал Степаныч, но отозвался: – Тут, тут, за сараем.
– Ишь, пригрелись коты на солнышке, идите, дрова разберите. – Тетя Шура стояла перед нами, руки в боки, и пыталась грозно смотреть на нас сквозь пробивающуюся улыбку. Для нее я уже стал своим, и она, как хозяйка, считала, что может распоряжаться мной. Я не возражал, наоборот, приятно было сознавать свою надобность для таких людей, как мои хозяева.
Мы со Степанычем принялись за дрова. Часть была уже наколота, оставалось сложить их в поленницу. Этим занялся я. Но оставалась и немаленькая куча напиленных чурбаков. Степаныч принялся за них. Ловко у него получалось, легко, взмах топора, и казалось, полено само разлетается на части. Попробовал и я, дело пошло медленнее. Степаныч сделал мне несколько подсказок, скоро я приноровился и даже вошел во вкус этой работы под веселый треск разваливающихся чурбаков. Сказывались мои деревенские корни. Тетя Шура вынесла нам квасу в запотевшей трехлитровой банке, и увидев, как споро у нас идет дело, похвалила. А я понял, все работы в деревне такие, что не сделать их нельзя, иначе возникнут серьезные неприятности, если не проблемы. И каждая работа приходит в свое время, не сделаешь – холод, голод, и до смерти недалеко. Все серьезно.
С непривычки ломило спину, болели руки. Но после хорошей бани, березового и пихтового веника все как рукой сняло, ни боли, ни усталости. Степаныч постарался на славу, пропарил меня как надо.
Вечером опять долго сидели за столом у самовара, пили чай из блюдец. Правда, над нами теперь висел розовый абажур с электрической лампочкой. Стало светлее, но часть уюта от этого ушла. Неспешный разговор то затихал, то продолжался вновь, и шел о деревенской жизни, здешних обитателях, виденных мной, и сам собой перешел на Марфу. Оказалось, что она была словно частью деревни, без нее не решались и простые повседневные и жизненно важные вопросы: какая будет зима, лето, когда пойдет дождь, что и в какое время садить, собирать, и это помимо врачевания, житейских советов, как поступить в той или иной ситуации. Осиротела деревня, жители в растерянности, привыкли во всем полагаться на Марфу, а тут такая беда. И не ко всем Марфа сейчас приходит, да и помогает теперь нечасто, видимо, не прост путь из того мира в наш.
В эту ночь я увидел Марфу.
Стою в ее доме. Она проходит мимо меня, подходит к углу с иконами, стоящими на полочке, крестится и что-то кладет перед иконой Спасителя, поворачивает голову в