Затянувшийся отпуск с черной кошкой. Александр Сеземин
и левым углом врос в землю. Дворовые постройки тоже приходили в упадок, забор местами падал и держался на подпорках. В дальнем углу двора, в сарае, размещался дизель с генератором, от которого по опорам тянулись провода к домам. Здесь же, во дворе, стояли и два видавших виды трактора: колесный – «беларуська» с прицепом и гусеничный – «дэтэшка». В беспорядке валялось сельскохозяйственное оборудование, отдельно стояли большие сани, сваренные из металлических труб.
– Пьет, – ответил на мой немой вопрос Степаныч. – Хороший мужик, рукастый, все чинит, огороды пашет, в магазин в соседнюю деревню возит. Одна беда – как запьет, словно подменили, дурной. Терпим, куда деваться.
– Нинка, ты дома? – крикнул Степаныч, заходя через открытую калитку во двор, а мне добавил: – Жена Колькина, сама стакан замахнет, и хоть бы хны. Так и живут.
В доме что-то громыхнуло, и на крыльцо вышла неопрятная непричесанная женщина без возраста, явно навеселе.
– Степаныч? Ты че?
– Мастера привел, племяш мой, Сашка. Колька как?
– А-а-а. Похмелился с утра, дрыхнет.
– Свет будем делать.
– Надо. По стакашку налить? У меня есть.
– Ты ж знаешь, я не пью.
– Саш, ты?
– Я тоже, – и пошел к агрегату. – Инструмент есть какой?
– Там, в сарае, – махнула рукой Нинка и начала о чем-то оживленно рассказывать Степанычу.
Разбираться пришлось долго, техника для меня была незнакомая и, судя по виду, Колькой не обслуживалась. Работала, пока работала.
Аккумулятор заряжен – стартер весело крутит дизель, но просыпаться он явно не хочет, не заводится.
Постепенно деревня начала собираться у Колькиного двора – электричество нужно было всем.
– Четвертый день без света. В магазин надо ехать. Нинка, ты Кольку споила. Не давай ему больше, не умрет, – слышалось в многоголосом бабьем гомоне.
Нинка огрызалась, отделывалась шутками, предлагала выпить, чтоб унять недовольных, – никто не соглашался.
Мужики подходили ко мне, давали умные советы, не помогающие ремонту. В технике не разбирались.
Вдруг раздался грохот, за ним дружный смех.
Колька, услышав голоса, все же встал и хотел выйти на улицу, но упал с крыльца, зацепив за собой пустые ведра. Кое-как поднялся, держась двумя руками за перильца, но дальше идти не мог, боялся опять упасть. Так и стоял в съезжающих длинных цветастых трусах, качаясь, оглядывался вокруг мутными глазами, и ничего не понимал. Увидев собравшихся людей, начал жестикулировать рукой, пытаясь что-то сказать. Но у него получались только междометия да «Нинка стерва», что вызвало новую волну хохота. Нинка подошла к мужу и со словами: «Ах ты, гад» начала макать его головой в стоящую рядом бочку, какое-то время держа под водой. Колька нахлебался воды, голос у него прорезался, он отчаянно заматерился, но сопротивляться сил не хватало.
Все смеялись. Слышалось: «Так его!». А мне стало жалко бедного Кольку. Нинка тоже была виновата в пьянстве мужа. Но что поделать, по-разному люди живут. Выместив злобу, а может, просто сработав на публику, Нинка отпустила мужа