Затянувшийся отпуск с черной кошкой. Александр Сеземин
я оторопел, холодок пробежал по телу.
– Тише! Мать не знает. Смотри, не ляпни.
Я кивнул.
– Года три назад фотография его вдруг упала, стекло треснуло, – Степаныч кивнул за спину.
Я перевел взгляд туда. Вот он, Алексей, в центре, его фотография бросилась мне в глаза еще вчера – светлые волнистые волосы, открытое, доброе, улыбающееся лицо. Только глаза, что-то в них было не так, сквозила бесшабашность. Фотоаппарат вырвал Алексея из стремительного, неудержимого движения. Из него била энергия, но энергия неукротимая и неуправляемая. Трещина на стекле, видимая при дневном свете, перечеркивала лицо наискось.
– Ну и что. Ничего это не значит. Примета только.
– Да, примета… Через месяц, как фотография упала, участковый заехал. Так вроде, посмотреть, как дела в деревне, как живем. Выбрал момент, шепнул мне: «Убили сына». Самородок нашел, крупный, да не поделили в артели… вот и все, – Степаныч тяжело вздохнул. – Взял грех на душу, не сказал матери. Для нее Лешка живой, ждет его, весточки хоть какой. Да видно, сердце материнское все же подсказывает, встанет перед фотографией и заплачет.
– Да уж, беда, – проникшись горем хозяев, отозвался я. – Но жить-то надо!
– Живем, как можем, что поделать, – выходя из горьких раздумий, подвел итог Степаныч.
Хлопнула входная дверь. Зашла тетя Шура с лукошком, полным яиц.
– Куры несутся на всю деревню. Пойду к соседке, поменяю на молоко. Хочешь парного? – спросила она меня.
– Попробую. Смотрю, у вас натуральный обмен.
– Так и есть, так и выживаем, – сказала тетя Шура, откладывая яйца. – Вы что притихли?
– Про Лешку рассказывал.
– Сам себе судьбу выбрал, – неожиданно зло отозвалась хозяйка, – никто не заставлял. Будет о нем. – И убежала.
– Сильная она у меня. Так и живем, держимся друг за друга.
– Хорошо вам, и у вас хорошо. Завидно даже, по-доброму.
– Нашел кому завидовать!
– А что. У меня в жизни рядом такого человека и не было.
Теперь Степаныч деликатно замолчал.
На меня нахлынули чувства, близкие к тем, что я испытал на луге. Вчера неведомая сила дала мне оценку. Сегодня я сам хотел излить душу этим людям, добрым и искренним, за короткий срок ставшим мне близкими.
– И поделиться было не с кем, – продолжил я.
Мои последние слова услышала тетя Шура, пришедшая с кувшином молока, налила мне полный стакан и присела за стол. Парное молоко пахло очень необычно, поэтому я с осторожностью поднес стакан ко рту. Молоко было теплое, густое, на наш городской вкус – не молоко. Хозяева, наблюдая за мной, засмеялись: – Привыкай. – И наш затянувшийся завтрак продолжился.
Я же начал рассказывать о своей жизни, достаточно заурядной, изредка отмеченной событиями, оставившими следы в памяти. Но в моем рассказе основное место занимали люди, принявшие участие в моей жизни или просто прошедшие мимо. Отношения, сложившиеся с ними, хорошие и не очень, обиды, причиненные мной и мне. И получалось в моем рассказе так, что радостей было не так уж и много.