Русская литературная критика конца XIX – начала XX века. Стратегии творческого поведения, социология литературы, жанры, поэтика. Учебное пособие. В. Н. Крылов
Мы все хоть немного нигилисты, и для нас эти формы и формулы быта несущественны и даже фиктивны, как для „штатских“ „неслужащих“ несущественны и фиктивны ордена и чины военных. Мы все в жизни еще как бы „неслужащие“ – и право же, по большей части, отсюда наше отрицание всякой формы и формулы быта, всякой „профессии“, всяких готовых, законченных, „профессиональных“ душевных движений“[55].
И в этом смысле Куприн, исчерпывая человека его профессией, формами быта, противостоит русской литературе. В статье «Самоубийцы», рассматривая причины самоубийств в жизни и литературе, Чуковский обратил внимание на то, что русская литература «постигает человека вне его дела, профессии; в ней даже в зародыше еще не создалась поэзия культурного труда»[56]. Сравнивая русское и европейское бытовое поведение, Чуковский отмечал: «Мы все – словно незаконнорожденные. Мы вне семьи, вне всех этих наследственных пеленок и одеялец, вне сказок и преданий, передающихся из рода в род, вне всякой помощи прошлого. Нет у нас в доме серебряных дедушкиных очков, нет заповедного бабушкиного дивана, на котором так удобно теперь растянуться, нет старых тетушкиных вышиваний. Завидуешь западным людям. Сколько у них помочей, костылей, подпорок. В каждом третьестепенном английском scribbler'e, в каком-нибудь Гитченсе или Андрони Гопе, пред которыми наш Казимир Баранцевич – бог, слышится и пережитой Шекспир, и Мильтон, и Суинберн. Чувствуется такой асфальт под ногами, с которого их не столкнешь, как бы слабы они сами ни были»[57].
Чуковский подвергает критике существующие литературные общества, где они «пьют мадеру, ухаживают за хозяйкиной дочерью, рассказывают друг другу друг о друге анекдоты, а потом надевают в передней калоши и, засыпая в санях, едут по слякоти к себе на Коломенскую, в Пале-Рояль или даже в Фонарный переулок»[58]. Он отмечает, что писательская среда теперь «небывало понизилась»: «Подите в любой игорный притон, в последнюю какую-нибудь трущобу, подите ночью в любой грязнейший кабак, и вы непременно найдете там именитых и безымянных литераторов в отвратительной пьяной свалке, за бутылками, за пьяными нечленораздельными разговорами»[59].
В обозрении «Русская литература в 1909 году» он отметил поворот литературы к бытовой русской жизни, когда русские писатели почувствовали потребность в «бытовом» романе. Этого, по мысли Чуковского, потребовал современный читатель.
Таким образом, критики начала XX в. оценивали не только эстетическую ценность произведения, но и его соотношение с актуальными общественными процессами. Одной из функций критики становится необходимость разобраться в социальном составе новой публики и в изменениях литературного быта. Начиная с 90-х годов XIX в., в выступлениях критиков уделяется внимание не только традиционному анализу текстов, но и поведению писателей, бытовому контексту, тому, какое влияние оказывает повседневная жизнь на тематику и проблематику литературы, на поведение писателя, как она формирует его личность. В этом отношении критика опережала академическую науку, где, как известно, интерес к проблематике литературного быта проявился
Чуковский К. И. Собрание сочинений: в 15 т. Т. 7. М., 2003. С. 428. Сходная мысль о том, что «у нас нет повседневности», высказана А. Белым в фельетоне «О пьянстве словесном».
Чуковский К. И. Собрание сочинений: в 15 т. Т. 7. М., 2003. С. 569.
Чуковский К. И. Собрание сочинений: в 15 т. Т. 6. М., 2003. С. 413.
Чуковский К. И. Собрание сочинений: в 15 т. Т. 6. М., 2003. С. 414.
Чуковский К. И. Собрание сочинений: в 15 т. Т. 6. М., 2003. С. 417.