Дикий ирис. Аверн. Ночь, всеохватная ночь. Луиза Глик
source, and briefly
shining as the moon shines: stone or not,
the moon is still that much of a living thing.
Любовь в лунном свете
Иногда мужчина или женщина навязывают
отчаяние
другому, это называется
открыть сердце или открыть душу —
в том смысле, что теперь у них есть души, —
за окном летний вечер, целый мир,
заброшенный на Луну: группки серебристых фигур,
возможно, зданий или деревьев, тесный садик,
где прячется кошка, катаясь в пыли на спине,
роза, кореопсис, и в темноте – золотой
купол Капитолия,
обратившийся в сплав лунного света, форма
без подробностей, миф, архетип, душа,
наполненная огнем, то есть, в сущности,
лунным светом,
взятым откуда-то еще, и сияющий,
лишь пока светит луна: каменная или нет,
но луна все ж живая.
April
No one’s despair is like my despair —
You have no place in this garden
thinking such things, producing
the tiresome outward signs; the man
pointedly weeding an entire forest,
the woman limping, refusing to change clothes
or wash her hair.
Do you suppose I care
if you speak to one another?
But I mean you to know
I expected better of two creatures
who were given minds: if not
that you would actually care for each other
at least that you would understand
grief is distributed
between you, among all your kind, for me
to know you, as deep blue
marks the wild scilla, white
the wood violet.
Апрель
Ничье отчаяние не сравнится с моим —
Не место в этом саду
думать о таком, создавая
скучные внешние признаки: мужчина
демонстративно пропалывает заросли,
женщина хромает, отказываясь переодеться
или вымыть голову.
Неужели вы думаете, меня волнует,
разговариваете ли вы друг с другом?
Но хочу, чтоб вы знали —
я ожидал большего от двух существ,
наделенных разумом: если и не
заботы друг о друге,
то по крайней мере понимания,
что горе распределяется
между вами, между всеми вашими сородичами,
чтобы я
узнавал вас, как синий
метит дикую пролеску, а белый —
лесную фиалку.
Violets
Because in our world
something is always hidden,
small and white,
small and what you call
pure, we do not grieve
as you grieve, dear
suffering master; you
are no more lost
than we are, under
the hawthorn tree, the hawthorn holding
balanced trays of pearls: what
has brought you among us
who would teach you, though
you kneel and weep,
clasping your great hands,
in all your greatness knowing
nothing of the soul’s nature,
which is never to die: poor sad god,
either you never have one
or you never lose one.
Фиалки
Ведь в нашем мире
всегда что-то скрыто,
маленькое и белое,
маленькое и, что называется,
чистое, мы не скорбим так,
как дорогой
страдающий владыка; мы
такие же заблудшие,
как ты, под
боярышником,
что удерживает подносы
с жемчугами: что
привело тебя
к нам учиться,
хоть падай на колени и плачь,
сжимая огромные руки;
при всем своем величии