Наездник Ветра. Григорий Александрович Шепелев
Божий! – прогремел старец. Сын его крестницы столь же громко ударил по столу кулаком.
– Ах, как вы все любите записывать Бога в свои союзники! Только именем Бога воруете, лицемерите, унижаете, унижаетесь, льёте кровь широкой рекой! Неужели трудно хотя бы не трогать Бога?
Говоря так, Иоанн рисковал, конечно, перегнуть палку, но он понимал, что делает.
– Зато мы не записываем в свои союзники варваров, – огрызнулся архиепископ.
– А кто этим занимается? Ткни мне пальцем в этого негодяя, святой отец!
Сменив угрюмое выражение своего морщинистого лица на степенное, Епифаний молвил:
– Во всяком случае, я обязан внятно изложить в письме василевсу и логофету всё то, что имело место здесь быть. А также обозначить твою роль в этом! Ответить на вопросы, вполне законные: почему Святослав ушёл? О чём ты говорил с ним? Что ты пообещал ему?
– Таврику, – рубанул с плеча Иоанн, с большим нетерпением дожидавшийся окончания речи старца. Тот онемел, выпучив глаза. Судя по всему, он хотел даже умереть на месте, но вовремя передумал, вспомнив о том, сколько у него должников, которые указали в своих расписках очень немаленькие проценты. Благодаря этим приятным воспоминаниям лик святого отца вновь порозовел, дар речи вернулся на своё место. А Калокир, тем временем, продолжал: – Он уже готовился к переправе через пролив. Она заняла бы, самое большее, дня четыре. Ещё через двое суток вся его конница оказалась бы здесь, под стенами Херсонеса. Готов ли город к осаде? Зная, насколько он к ней готов, я вот что сказал Святославу: «Князь! Не нужно брать штурмом то, что скоро станет твоим без всякой войны! Я за пару лет настрою всю Таврику против Константинополя. А твоя задача – завоевать северную Болгарию и держать железной рукой Готские Климаты с Белобережьем, чтоб ни один ромейский корабль не мог войти ни в Дунай, ни в Днепр, ни в Танаис, ни в Итиль. И тогда ромеи, которые на востоке и юге сами себя отрезали от всего остального мира войной с исламом, съедят своего царя, чтоб не умереть с голоду! Благонравную Феофано они не тронут, дабы она принесла тебе на золотом блюде ключи от Константинополя». Вот что я сказал Святославу! Именно это.
Архиепископ молчал. Он считал проценты и мысленно составлял письмо логофету. Наполнив чашу вином, Иоанн придвинул её к священнику.
– На вот, выпей, святой отец! Выпей и признай, что иным путём спасти Херсонес невозможно было.
Архиепископ молча взял чашу и выпил её до дна. Ему сразу стало лучше, хотя и было неплохо. Пытаясь сообразить, вместит ли его подвал все мешки с деньгами, когда долги будут выплачены, он сдавленно простонал:
– О, боже! Как это всё ужасно! Какой позор!
– Моя ли в этом вина? – спросил Иоанн.
– Нет, что ты! Конечно, нет.
– Можешь написать обо всём, что я рассказал, Никифору Фоке. Я полагаю, ему приятно будет прочитать это.
– О, Иоанн! Ты меня убил.
Бормоча, но уже невнятно, что-то ещё, священник поднялся. Его качнуло. Слуги не дали ему упасть. Они были начеку. Как только они вывели несчастного старика за дверь, Мефодий её закрыл