Время Петра. Владислав Клевакин
Федотыч, стрелецкий старшина, редко ходил в патрули по московским слободкам, но чтобы не наесть брюхо и не потерять хватку, иногда все же срывался со своего обитого войлоком и бархатом табурета и выходил в патруль с низшими чинами. По своему разумению он и считал это настоящей службой престолу. Сейчас он сидел за деревянным столом в трактире, пытаясь разобраться в причинах этого непонятного ему преступления.
Березовые поленья в печи весело потрескивали, отдавая кирпичам свое тепло, что разносилось по трактиру. Это делало трактир весьма уютным заведением, где приятно было бы посидеть в тихий вечерок. Государева служба превыше трактирного уюта, стало быть, нужно вести дознание по всем правилам. Басаргин крякнул и уставился на печь.
«Что не поделили эти бродяги в рваных зипунах?» – терзали его мысли. Рядом с ним стоял одноглазый мужик, который, со слов трактирщика, являлся причиной ссоры. Он пододвинул к себе склянку с чернилами и обмакнул перо.
– Значит, Сапыга, говоришь, кличут, – прохрипел он, поднимая тяжелый взгляд на одноглазого мужика.
– Иван, сын Сапыгина, ваше благородие, – миролюбиво ответил мужик.
– Стало быть, так и запишем, – проговорил старшина. – Сапыгин Иван. Холоп али посадский?
– Мирянин я, – закивал головой мужик.
– Знамо нам, какой ты мирянин, – оборвал его старшина. – Али свободный, али беглый. Лоб покажи, – приказал Ивану старшина.
Мужик поднял челку грязных волос, обнажив грязную кожу.
– Клейма нет, – рассматривая задержанного, удивленно произнес Емельян Федотыч. – Руки тоже показывай, – приказал старшина, заставляя мужика закатать рваный рукав.
Мужик нехотя задрал драный рукав. Сквозь грязь на коже проступали пухлые нити вен.
– Тоже чисто, – с разочарованием заметил старшина.
– Может, и вправду мирянин, ваше благородие? – заступился один из стрельцов у двери.
– Разберемся, – херкнул старшина. – А что же ты, Сапыгин Иван, смертоубийство учинил? Не сам, конечно, но причиной явился, так?
Одноглазый мужик помял руки.
– Мы о вере, батюшка, спорили. Парень-то бешеный оказался и с ножом кинулся.
– Не то сказал что-то? – недовольно переспросил старшина.
– Так вся Русь нынче не так говорит, не так крестится, – кивнул Сапыга.
– Понятно, раскольник, значит, – старшина поморщился. – Ваши все в леса сбегли да в дальние скиты, ты чего тут оказался. Гляди, чего удумал, народ в столице бесовскими речами смущать.
– Да не раскольник я вовсе, батюшка, – начал виновато оправдываться Сапыга. – И знамение крестное тремя перстами кладу.
– Врешь, бесов сын, – довольно усмехнулся старшина. – А ну, перекрестись.
Емельяна Басаргина так и подмывала мысль, что раскольник врет и против своей совести и веры не пойдет. Тут он его и зацепит. Зацепит, словно окуня на железный крюк, и все встанет на свои места.
Кабатчик аккуратно снял с киота полотенце, прикрывавшее иконы. Сапыга, еле волоча ноги, обутые в лапти, подошел к киоту и трижды