Небесный лыжник. Нина Савушкина
уже чайная роза
следом за ним набухает, как печень,
ржавчиной злого цирроза.
Каждой тычинкой назойливо тычут
в небо сухие растенья,
словно бы там уже сделали вычет,
словно для них – только тень я.
Мне-то казалось, что финиш далёк и
вся не исчезну я, сгинув.
Но с каждым днём всё бестактней намёки
астр, маттиол, георгинов.
Мимо вашего дома
Осенний ветер мне в лицо впитался
подобно косметическому крему.
Я чувствую: во мне заряд остался
на три стиха или одну поэму.
Но как мне поступить с таким зарядом,
когда я вас не ощущаю рядом?
Я поднимаю взгляд на занавески,
что росписью своей подобны Гжели.
Наверное, причины были вески
меня не принимать там. Неужели
я с ваших губ отныне буду стёрта,
как жирный крем от съеденного торта?
Возможно, я поддерживать некстати
пыталась груз чужого разговора —
так сломанная ножка у кровати
порой трещит, не выдержав напора.
И, чтобы успокоить треск в затылке,
я присосалась лишний раз к бутылке.
Я поломала умную беседу,
чем вас повергла в состоянье злости.
Пускай сюда я больше не приеду.
А как же ваши нынешние гости,
чьи думы, величавы и мудрёны,
безмолвно зреют, словно эмбрионы?
Приятели, что могут быть приятны
лишь тем, что в эту жизнь в иную пору
вошли, невыводимые, как пятна,
а также дамы, что любезны взору
задумчивостью несколько судачьей, —
неужто лучше справятся с задачей?
Вы с ними будете почти счастливым
в гармонии молчания и звука,
пока заплесневелым черносливом
из ваших глаз не вывалится скука.
Вы захотите «Спрайта», спирта, спорта
и дискомфорта, Боже, дискомфорта!
И вот тогда я не отдам вас пресным
гостям, забившим место рядом с вами.
Я заявлюсь, как прежде, днем воскресным,
пусть не телесно – мыслями, словами.
Я впрыснусь, как инъекция под кожу,
и вашу душу дивно унавожу…
Мальчик душою, телом не слишком юный
ночью в июне застигнут в своей постели
сном, от которого нервы его, как струны
арфы Эоловой, скорбно зашелестели.
В гулкой пещере тела сердечный клапан
затрепетал крылами летучей мыши.
Мальчик лежит, предательским потом заляпан,
и, приходя в себя, аккуратно дышит.
Мальчику снилось, будто его всосало
в бездну, где нам зачтется за каждый промах, —
в небо ночное, что летом белее сала,
даже белее сладких плевков черемух.
Видел, как в раскаленной вселенской пицце
тело его растворялось, как ломтик сыра,
и, пробудившись, думал, во что вцепиться,
чтобы остаться частицей этого мира.
Надо