Песня цветов аконита. Светлана Дильдина
посмел впустить кого-то из вас?
Ах, да… так положено. Как всегда…
– Мой господин… – кажется, сейчас задохнется, настолько сдавленный голос.
– Прочь! – повернулся спиной. А за открытым окном – солнце. Оно не спешит садиться. Впрочем, в случае смерти его самого солнце село бы раньше. И, наверное, пошел бы дождь.
Шорох сзади. Он? Или все же – она? Все на одно лицо… поднялся на ноги… Смотрит. Смотрит, не отрываясь.
– Я велел тебе уйти.
– Позвольте… мне сейчас нельзя уходить. Пусть… я потеряю жизнь … потом.
Благословенный почти растерян. Ему нечасто возражают даже родные.
– Да ты что?!
Того почти не различить, совсем белый, теряется на фоне бледной занавески. На лице ужас, будто яссин – змею перед ним держат, будто дышать осталось – минуту. Но он смотрит. Ах… это тот… какая-то история с девочкой… я простил его тогда… забавные у него сказки… Это воспоминание немного смягчило Благословенного.
– Уходи. Ты не нужен здесь.
– Нужен. – Прижался спиной к стене… а потом качнулся вперед – так бросаются на острие.
– Ты считаешь, что знаешь лучше меня? – он чувствует уже только усталость. И пустоту. Звенит тишина, одинокой отчаявшейся пчелой кружится у виска. Но человек произносит слова – это немного оттягивает тяжелое, сосущее нечто. Молчать – значит упасть туда. И какая разница, кто с тобой говорит?
– Лучше всех сумеешь обо мне позаботиться?
– Не знаю. Но мне нельзя уходить. Он… был вам дорог.
Словно холодной водой в лицо…
– Да что ты понимаешь, ребенок?
– Я знаю, каково это – терять…
– Тихо! – И, немного позже, скорее, себе самому: – Ты думаешь, они слышат нас?
– Нет.
– Почему?
– Мой господин… вы не слышите голоса тех, кто намного ниже. Вы стоите НАД ними. И они стоят выше нас. Слышат нас только айри…
– Даже потомков Солнечной Птицы?
– Простите… Для Творца есть ли резон нарушать законы жизни?
– А ты смел… Равняешь меня с простолюдином?
– В вопросах жизни и смерти – да, господин. У вершителей судеб своя судьба и огромная власть, но и они умирают.
– Почему ты уверен, что умершим нет до нас дела?
– Иначе они были бы слишком несчастны.
– Но они хотя бы способны прощать. Так говорят…
– Скорее, они просто не помнят обид…
Мальчишка – Юкиро не помнил сейчас его имени – снова опустился на пол, повинуясь жесту – приказу. Он больше не решался в открытую поднимать взгляд, и смотрел сквозь упавшие пряди, но иногда вскидывал голову, и слова вырывались хриплые, по-северному протяжные – он был очень испуган, но забыл про свой страх. Так же, как Благословенный забыл его имя.
Ничего утешительного он не сказал. И поэтому Юкиро слушал его. Холодная, прозрачная, горькая честность – нечего ждать. Ушедший – ушел. Но голос, высокий и мягкий, был словно питье для заблудившегося в пустыне.