Молчание. Алла Добрая
утку с яблоками, восхищался ухоженным домом и, поцеловав на прощанье Ирине Эдуардовне руку, ушел, попросив не провожать. Но с этого момента Герман Василевский начал делать все, чтобы Эма не только стала жить с ним в съемной квартире, но и бросила медицинский. Герман умел мстить и делал это с большим удовольствием.
Новость о том, что дочь теперь учится на журфаке и переезжает к Герману Ирина Эдуардовна встретила истерикой. Она закатывала глаза, падала в обмороки и обещала покончить с собой, если Эма не одумается. Но Эма не отступала. Сказав маме твердое нет, она вдруг почувствовала моральное наслаждение, которое хотелось повторить. Ирина Эдуардовна не медлила с поводами, а Эма хваталась за них одержимо, но за каждой ссорой, как расплата, неизменно приходило чувство вины.
Эма переживала за здоровье мамы, а Ирина Эдуардовна прекратив всякое общение, возводила стену молчания, пробиться сквозь которую не представлялось возможным. Она не брала трубку и не перезванивала. Перед глазами Эмы вставали картинки одна ужаснее другой. Мама одна, в пустой квартире, с приступом или хуже того – сводит счеты с жизнью. Но Ирина Эдуардовна не торопилась с самоубийством. Через Глеба и его родителей Эма узнавала, что у мамы все не так плохо и на время успокаивалась.
После ухода Эмы из дома, мать и дочь не общались три месяца. Эма переживала, но мужественно держала паузу. Ощущения от взрослой жизни, первого секса, нового факультета и относительной самостоятельности кружили голову. Но тогда она еще не предполагала, что новая жизнь будет полна сюрпризов, и не всегда приятных.
Сдав недостающие экзамены, Эме удалось перевестись сразу на третий курс. Радовало все, кроме недостатка времени на книги, а вскоре обнаружилась необходимость работы.
«Не хватает нам на жизнь, Рыжик. Надо что-то с этим делать», – говорил Герман, невзначай оставляя на кухонном столе клочки объявлений о вакансиях.
Не желая чувствовать себя иждивенкой, Эма устроилась уборщицей в пекарню, в пяти остановках от дома. Мыть полы надо было рано утром с пяти до восьми, но зато она успевала на первую пару. По привычке Эма ложилась поздно. Но теперь ночами она писала не книгу – правила статьи Германа, которые тот подсовывал с оговоркой «Просто взгляни».
Эма хронически не высыпалась и однажды задремала на работе, с тряпкой в руках, присев на табурет в углу кухни, прямо у бака с отходами. Хозяйка кафе, недовольная сальными взглядами мужа на юную уборщицу, предложила уволиться, заплатив половину обещанного.
Герман вышел из ванной в длинном махровом халате, с полотенцем на шее. Он любил понежиться во взбитой пене, с бокалом вина и трубкой во рту, воображая себя знаменитым писателем в ожидании вдохновения.
Эма вошла в прихожую и, не сняв верхней одежды, села на потрескавшийся от времени дерматиновый пуфик.
– А ты чего не на работе? – удивился Герман.
Эма достала из кармана скомканные купюры и, положив их на колени, разрыдалась.
– Что случилось? – обеспокоенно