Подмарка. Светлана Чернавская
обе отчаянно. Заканчивался «дурак» обычно ссорой между ними.
На печке я выучилась читать. Некрашеный деревянный потолок, сплошь исписанный химическим карандашом, оказался для меня своего рода азбукой. Имена, частушки, даты каких-то событий… По словам тети, это Пашка с Колькой развлекались, братья. Спрашивая у нее буквы, и начала по слогам складывать эти письмена. На припечной полке еще пара книжек от дядьев завалялась. Прочитав по буквам названия, отыскивала в тексте знакомые слова. Но книжки-то для взрослых, я ни бельмеса в них не понимала, поэтому выдумывала. Садилась на край печки, раскрытую книжку – на коленки и с умным видом рассказывала какую-нибудь историю, водя пальцем по строчкам, типа читаю. Мама посмотрела-посмотрела – и записала этого читателя в детскую библиотеку в Чернаве, где на кирпичном заводе работала. Он находился на окраине села, а в библиотеку еще пару километров ехать на велосипеде, поэтому привозила целую авоську книжек, чтоб пореже долгий путь проделывать. Какое счастье – стопочка книг с картинками, сказочными историями, я не знала, за какую раньше схватиться; запах раскрытой книги – самый лучший запах на свете! Мне было пять лет.
Зимними вечерами хотелось почитать подольше, а не разрешали – глаза испортишь. Гасили свет – и спать. Да, электричество до Подмарки еще не дошло. Свет провели, когда я училась во втором классе, помню, в первом уроки с керосиновой лампой делала. В 1969 году, значит. Радио появилось чуть раньше. Мы его восприняли как чудо! Слушали из черного ящичка новости, про войну во Вьетнаме, прогноз погоды, не пропускали передачу «В рабочий полдень» – концерт по заявкам, бабушка фанатела от Людмилы Зыкиной. Днем – «В гостях у сказки», вечером – «Театр у микрофона»… Глуховатая бабушка и уставшая за день мама мгновенно засыпали, а я и Тёня слушали, слушали…
Отец, узнав, что дочь книгочей, вся в него, подарил мне «Сказки братьев Гримм», книгу большого формата, с иллюстрациями, до дыр ее зачитала. Потом рассказы Льва Толстого… Мы с теть Наташей поменялись ролями: она стала внимательной слушательницей, хотя порой задремывала под мое художественное чтение. И пациентом бывала – я ее «лечила», и моделью – наряжала во что-нибудь, прически делала. Защищала меня, если напроказничаю. Тёня – самый близкий мне человек в раннем детстве…
И обладала она одним удивительным качеством, про которое я периодически вспоминаю и которому всю жизнь пытаюсь научиться, но не получается: она никогда не жаловалась. Никогда. Никому. Ни на что.
Дядья
Два моих дядьки, Павел и Николай, получились настолько разные, что не зная, и не примешь за родных братьев. Павел – крупный, степенный, не особо словоохотливый, больше делал, чем говорил. Крупные черты лица, шапка темных непослушных волос и голубые глаза. Вся моя родня с маминой стороны голубоглазая и круглощекая – настоящий славянский тип. Многое умел делать: и дом перестроить, и подвал выкопать, и сад развести, и пчел обихаживать. В саду у него стояло множество