Жизнь, которая словно навечно. Анастасия Рубанова
превращается в удобрение, и оно творит настоящее чудо с его цветками. Поверх этой травицы он усаживал и тебя. Ты так щебетала и смеялась настолько заливистым смехом, что живущие в саду птички видели в тебе конкурента.
Пышная зелень приводила в восторг Катеринины глазки, рассказы про детство – навостренные ушки. Рудковски казалось, она одновременно читает книгу, подслащенную пламенным красноречием, и слушает к ней профессионально записанную звуковую дорожку.
Катерину искренне огорчала утрата собственных воспоминаний, но вместе с тем приятно тешила и возможность их возвратить. Так, предаваясь знакомой ей светлой грусти, Рудковски плыла среди трав и деревьев, не вспоминая ни о недавних своих заботах, ни о терзавшем ее с утра голоде.
Но миссис Бристоль не думала ее обманывать – кафе поприветствовало дам, едва те покинули городской сквер.
– Нам сюда, – легонько поддернув девушку за руку, Агата направила ее в сторону заведения.
Перед входом девушка задержалась. Ее внимание привлек не лишенный уюта экстерьер кофейни: подвесные кашпо с пурпурными фуксиями; коврик, гласящий: «Make yourself at home!»4; миниатюрный фонарик – все это располагало к дружественной посиделке и разговорам, катающимся по душам.
От уютно оформленных декораций в груди Катерины разлилось приятное масло. В животе промелькнул волнующий трепет. Рудковски уже собиралась ступить в манящие к себе владения, но вдруг ощутила себя грубиянкой. Разве дозволено позаряться на чужую территорию, не спросив даже имя хозяина? Девушка смерила вывеску взглядом, и едва не нырнула в обморок – на дощечке парило известное ей «La clé».
Катерина явно почувствовала, как глотка сжалась в попытке не выпустить на волю крик. Разум девушки отказался вручить ее достойное объяснение происходящего. Рудковски никак не могла ошибиться. Ее ослепило, но девушка не ослепла – на табличке золотистым по светло-древесному было высечено «La clé».
– Дорогая, у тебя все хорошо?
Как случается всякий раз, когда жизнь швыряет в тебя потрясение, Катерина и думать забыла про ход и бег времени. Миссис Бристоль же, встрять на входе, не преминула напомнить девушке о своем присутствии.
– Да-да, я просто… – заикаясь, попыталась прийти в себя девушка. – Извините, иду.
Она еще раз мельком окинула вывеску – та, раскачиваясь от порывистого ветра, издавала писк. В этом звуке Рудковски считала насмешку над собственным сумасшествием, но, решив, что повадки ее, как минимум, странны, перехватила дверь и скорее зашла в помещение.
Девушка не могла не отметить: эта «La clé» выглядела представительнее, чем ее сестра из Энгебурга. «Если допустить, что кофейни принадлежат все же одной сети, не является ли геттинбергская главной?»
– Как тебе, Катерина? – вопрос, казавшийся женщине риторическим, прозвучал тем не менее с намеком на восторженный ответ.
– М-м… довольно мило, – насильно выдавила из себя Рудковски.
Не то чтобы миссис Бристоль осталась