Сначала было Слово. Благословленному. Velikaya Lives Lui Braun

      Сошел к челу прекрасный вечный сон,

      Тенётою колышется виссон

      Тончайшей пряжи вышивок на сетке,

      Мошкой налипшей на тончайшей клетке.

      И показалось, будто смерть сладка,

      Снег сыпался, недобрая рука,

      Больничной бязи кинула в луга.

      Из хлопка кажется мягка постель,

      Приют последний, колыбель,

      Сон, без начала и конца,

      Метла от тризны до венца,

      Метет, метет крахмальный снег

      И, вновь сужден обратный бег.

      По жизни, словно на арене,

      Суставом скошенном в колене,

      Идет по кругу человек,

      Не в силах разорвать оковы пут,

      Которые ему ветра плетут.

      А он все ждет судьбы начала,

      Кто бы помог, кто бы решил,

      А нет бы, сам набрался сил,

      Откинул мертвое одеяло,

      Встряхнул главою и прозрел,

      Увидел мир, что чисто бел,

      И сам на этом покрывале

      Соткал свою судьбу себе,

      Хозяином в своей избе.

      Но дремлет, смерть ему близка,

      Змеей застыла для броска,

      Упорно собирая яд

      В сосуде трубчатого зуба, ждет,

      Когда совсем ослабнет тот,

      Чтобы открыть на жертву рот.

      Все будет так, ну, а пока,

      Гарцует ветер, гонит облака,

      Осколками роняя рафинад

      Засыпал город Мертвых – град.

      Так много, реки колотого льда,

      Еще никто не видел никогда.

      А после долгое волненье

      Укрыло белое пенье.

      Рулон раскатан ватной ткани

      По всей умывшейся земле.

      Начеса мягкое плетенье,

      Как праздничное украшенье.

      Зима за пяльцами вздыхает,

      Себя работой утешает,

      В натянутую ткань  вплетает

      Нить утолщенную – букле.

      Рукой взмахнула, повела,

      Узором хитрым заплела, —

      Кулирной гладью на пяло

      Снег изморозью намело.

      Раздует щеки на пяло,

      Как на остывшее чело,

      С земли мерцающий налет

      Метель клубами понесет,

      Лоснящийся припудрит лед.

      Взовьются вихри у дорог,

      Муслина рыхлого воронки,

      То плачет, жалобно поет

      Песнь о потерянном ребенке.

      В том пенье стон, в том стоне крик,

      Насквозь,

      До атомов проник в пространство,

      И изменил его.

      Вновь обновленное убранство

      Нехоженых дорог легло.

      Идет одна, в какой они ведут острог?

      Зовет, кричит, за весью весь,

      Ведь знает, где то рядом, здесь!

      Все холоднее на душе,

      Как будто в сердце ткнули нож,

      Под