Развод. Чужой ребенок. Лила Каттен
сажусь ровно. – Я позову врача и позвоню твоим родителям. Мы все за тебя очень переживали.
Его ответом служит короткий кивок, затем он погружается в беспокойные мысли.
Я зову врача и остаюсь за дверью палаты, пока он проводит осмотр.
Мне остается лишь сидеть в коридоре и молиться, чтобы это скорее все закончилось.
Когда врач выходит из палаты и позволяет мне снова пройти к мужу, на часах уже поздно.
– Завтра или послезавтра с ним начнет работать психолог, – говорит мне мужчина.
– Хорошо. Спасибо.
Герман все еще лежал и смотрел в окно, когда я снова оказалась рядом.
Вероятнее всего, ему врач уже сказал о случившемся. Потому что мой муж был очень далеко своим сердцем и мыслями.
– Как ты?
Он повернул голову и просто посмотрел на меня. Без ответа.
– Завтра я приду с Инной. А после школы привезу Оксану.
– Хорошо.
Продолжая с ним говорить, у меня было ощущение, будто я ступаю по минному полю.
На самом деле в воздухе ощущалось странное напряжение, которое рядом с мужем я никогда прежде не испытывала. После тяжелых смен он всегда был таким, что позволял обнимать и молча считать минуты, или же вести долгие беседы о чем угодно. Или же просил тишины, которую я ему обеспечивала с пониманием.
В этот раз… что-то казалось иным.
Время бесследно заканчивалось, и я засобиралась домой.
– Нужно забрать Оксану от мамы и приготовить ее в школу на завтра.
Он молча кивнул и позволил себя поцеловать.
– Я очень люблю тебя, слышишь? – шепнула, поцеловав его в уголок губ. – Мне очень жаль, что все произошло так. Ты старался и сделал все, что смог.
Провела рукой по его плечу и развернулась, чтобы уйти.
– Это была девочка из соседнего подъезда… – останавливает меня голос Германа. – Я не знаю, как ее зовут. Но это была она, Мила…
Я поворачиваю голову и сталкиваюсь с его потерянными глазами, которые переполнены чувства вины.
Мое замешательство длится буквально пару секунд. Затем я сажусь на больничную постель и обхватываю ладони мужа.
– Милый мой, мне очень жаль, что так вышло, но ты не виноват. Ты ведь и сам чуть не умер, пытаясь спасти ее. Ты сделал все что мог, Герман. И я тобой очень горжусь.
На мои слова он не реагирует сразу. А когда поднимает глаза, в них нет понимания и нет согласия.
– А что, если был выход? Что, если я его не нашел, потому что сдался? Откуда тебе знать?
– Ты прав, – пытаюсь сохранять спокойствие и говорю как можно более мягко, потому что иначе, я сама впаду в истерику с подобной темой разговора. – Я не могу знать и не имею понятия, что там было и как действовал ты… Но, – подношу свою руку к его лицу и глажу щеку. – Я же знаю тебя, родной. Тебя я не могу недооценивать. Поэтому уверена в том, что ты сделал все от себя зависящее. Ты прекрасно знаешь, такое случается. Ты же так много лет работаешь в МЧС.
Он закрывает глаза, и я наблюдаю за тем, как зрачки под закрытыми веками бегают туда-сюда.
Меня страшит его