Дети распада. Александр Степаненко
ну третьего уж – я. Но он был самый сложный…
– Ты с ней поосторожнее!
– Да я уж ей сам сказал…
Еще он, конечно, спросил:
– Не видели они, откуда вы выходили там… или куда заходили? А то хрен знает, что за братва такая…
– Да не, вроде не видели. Мы потом от них петляли специально. Но не знаю, надо ли было. Больше мы не видели на улице вообще никого.
Петро, тем не менее, встал и зачем-то закрыл дверь на ключ. Как будто это имело какое-то значение.
Ирка вернулась и позвала меня. Мы прошли в комнату. Там было три кровати, одна из них – свободная: возможно, ее специально оставили для нас. Все спали. Мы бросились на кровать, прижались друг к другу тесно-тесно и снова долго-долго целовались, пока не заснули.
4 июня, воскресенье
Я открыл глаза, когда уже светало. Ирка спала, уткнувшись носом мне в плечо. Голова гудела. Я пытался снова заснуть, но не получалось. Я тихо встал и вышел на веранду. Петро спал на диване, похрапывая. Я поправил сползшее с него одеяло и вышел на улицу. Мутило. Я сел на скамеечку и закурил. В голове кружилось что-то неопределенное, бесформенное, какие-то мысли, непонятные в своей отрывистости, приходили и сразу уходили. Я пытался, но никак не мог их упорядочить.
Все было – как в заколдованном кругу. Все было не то. Все какое-то плоское, пошлое. Все – тупая суета. Все вокруг. А что – то? Где?
Хоть башка и болела, я выкурил еще две оставшиеся в пачке сигареты. Вернулся на веранду, поставил чайник. Ждал, пока вскипит. Выпил чаю. Стало полегче.
Посмотрел на часы у Петро на руке. Было всего полпятого, но совсем уже светло.
Лето входило в силу.
Я прошел обратно в комнату и лег рядом с Иркой, обняв ее. Она что-то пробурчала во сне, но так и не проснулась.
Встали уже поздним утром. Голова все болела, и ни у кого не было таблетки. Меня попросили сгонять купить еще, если чего найду. Я доехал до того магазина, где вчера нас собирались обуть. Там был «Белый аист» и мастика, я просил пять бутылок, дали три: два конька и эту болгарскую дрянь. Когда вышел, около «Явы» вертелись два каких-то пацана, лет тринадцати. Один уже собирался залезть пофорсить. Я их шугнул их, они отошли, что-то шипя, а я подумал: какие же у них злые глаза, совсем какие-то не детские. Прохожих спросил, где аптека, сказали: не близко, я не поехал.
Вернувшись, я сообщил, что мы уезжаем и потребовал деньги за купленное. Петро и Илюха сначала стали приставать, чтоб мы не уезжали, но мне весь этот пьяный гвалт уже надоел, и я сказал, что нам нужно. И на самом деле было нужно, потому что Стекло просил «Яву» к обеду где-то вернуть. Тогда они стали выступать насчет денег. Я сказал, что могу все забрать с собой. В общем, отдали.
Я позвал Ирку, надел на нее шлем, и мы поехали. По дороге на посту мне замахал гаишник, но я мотанул. Понятно было: за мотоциклом они не погонятся. А в город когда въезжали, на посту было пусто.
У своего дома Ирка стащила меня с мотоцикла, завела в подъезд, и мы опять долго целовались с ней на лестничной площадке.
– У меня мать дома, – сказала она, – ты извини.
Я извинил. Хотя,